Неприкаянный

Я вывел своего скакуна и притаился в темноте возле частокола, ограждающего двор корчмы. После кражи вор может и не сразу, но в короткий срок должен скрыться, или я ничего не понимаю в этой жизни.

Ночь выдалась приятная, хоть и прохладная. Чистое до блеска небо испускало на землю мерцающий свет звёзд и Нира, отливающего синевой. И ни единого дуновения. Я рассеянно подумал, что такая атмосфера очень благоприятна для медитации. Правда, немного мешали непрекращающиеся плач и вопли из того же дома, который я проезжал ранее, а сейчас стоял почти на самом его углу.

Наблюдение за воротами трактира оказалось делом нетрудным. Рядом с ними стояла на привязи тощая кобылка, хозяин которой вот-вот должен был показаться. Несколько минут ничего не происходило, потом вышел субъект с подбитым глазом, и, наконец, из дверей показался тот самый парень. Остановился в двух шагах от открытой створки ворот, огляделся. Заклинание отвода глаз всё ещё действовало, так что он вряд ли увидел что-то кроме темноты. Незнакомец скинул шляпу и я понял, что в нём было не так.

Это был вовсе не он, а она. Девушка! Девчонка лет восемнадцати со стянутыми в узел недлинными волосами, до этого прекрасно скрытыми шляпой.

Однако, новость! Три четверти владеющих Даром – мужчины. Так ЧТО делает девушка с магическим Даром здесь, в этом захолустье?

Воровка прыгнула на свою кобылку и пустила её рысью по дороге в сторону Кериста.

Ох, да нам ещё и по пути.

Я уже собирался тронуться следом, как вдруг за моей спиной раздался скрип открывающейся двери. Улицу тут же огласили женские всхлипы. Я обернулся на звук.

Из домика, находящегося за моей спиной, нетвёрдой походкой вышел лысый человек в рясе, постоял немного, покачиваясь, а затем, даже не закрыв за собой дверь, направился в мою сторону. Почти сразу в дверном проёме показалась фигурка молодой женщины, одной рукой поддерживающая разорванное платье, а другой схватившаяся за ручку. Свет, сочащийся из дома, осветил побои на её руках и лице. Сотрясаясь от судорожных всхлипов, она захлопнула дверь.

Я уже говорил об обретённом мной хладнокровии? Так вот, в тот раз оно напрочь отказало.

Я опомнился, когда одетый в рясу негодяй лежал с разбитым лицом без сознания, прямо у меня под ногами. Оказалось, он вовсе не стар: на вид я не дал бы ему больше сорока, борода и волосы куда-то исчезли, но по носу я опознал его – это несомненно был местный священник. Или тот, кто им притворялся.

Чувство было такое, словно я протянул руку для рукопожатия, но вместо этого вляпался в огромную кучу дерьма. Интересно, кто-нибудь из местных знает правду о своём заступнике перед Богами? А ведь деревня спит спокойно, думая, что зло – это женщина, которая бок о бок прожила с ними всю жизнь.

Бросив ещё один взгляд на «милостивого слугу Богов», я сплюнул и вернулся в седло. Ублюдок даже не понял, что произошло. Будет любопытно, если селяне найдут его в таком виде… Но нет, ему всё сойдёт с рук. Удобно устроился, ничего не скажешь. Пожалуй, я разобрался бы с этим человеком, просто удовольствия ради, если бы не спешил так на другую, более важную встречу.

Я воткнул пятки в бока коня. Надо поскорее нагнать странную девчонку и задать ей пару вопросов.

*      *      *

Она не торопясь ехала по ночной дороге, на ходу пересчитывая выручку. Десять, двадцать, пятьдесят… восемьдесят сентинов серебром и ещё четыре медью. Итого, за весь день, полторы сотни. Недурно. Но бывало и получше.

Монетки звякнули, пересыпаясь во внутренний карман. На правой обочине дороги мелькнуло приметное раздвоенное дерево, за которым начиналась тропинка в лес. Девушка плотнее запахнулась в плащ и дёрнула уздечку, сворачивая с дороги.

Деревья, точно жалкие нищенки, тянули свои облезлые руки-ветви к тропе; пришлось спешиться и вести лошадь в поводу. Под ногами тут же привычно зашуршала прошлогодняя листва, и молодая путница вдруг с досадой подумала, что, должно быть, никогда не сможет отделаться от ощущения, что улица – её настоящий дом.

Да, сейчас она уже обзавелась крышей над головой. Под этой крышей, пусть маленькой и не совсем целой, имелась тёплая печь, еда и чистая одежда. Были у неё и деньги. Много денег. Давние знакомые, воры и уличные попрошайки, лопнули бы от зависти. Но всё это оставалось зыбким, как мираж, не вызывало доверия – наподобие того, как нет доверия человеку, однажды уже предавшему. Деньги так легко меняют хозяев; как можно ставить их во главу угла? Вроде бы твоё, но в то же время – чужое.