Неприкасаемые

– Мне понадобилось свидетельство о рождении, – объяснила она. – Из него я узнала о браке Симоны. Потом… просто немного подумала… и логика привела меня на почту…

– Логика! Вы очаровательны!

Когда он улыбался, то обнажались его восхитительные зубы, а на щеках вырисовывались две ямочки. Юношеское лицо удивительной чистоты. Но он собрался, и в глазах погасли искорки лукавства.

– Ладно, – проговорил он, – я не сержусь, что вы прочитали письма. Вы ведь поняли, что между мной и Симоной не все складывалось гладко… Бедная Симона! У нее был ужасный характер. Вы, вероятно, ожидали увидеть потрясенного человека, который впал в отчаяние, узнав… Да, вчера вечером после нашей несостоявшейся встречи я не мог найти себе места. А ночью не спал… Но все это время я подводил итоги… Они неутешительны. С самого начала я понимал, что брак окончится неудачей.

Он опустился на пол, положил под спину подушку и облокотился на стол, поставив рюмку с одной стороны и пепельницу с другой.

– Я должен вам рассказать… да… именно должен… Мы встретились почти два года назад в Монте-Карло. Я участвовал в турнире. Она тоже очень любила теннис. После финала, а его выиграл я, организаторы устроили вечеринку… Кто-то нас представил… подробности я опускаю. Все, что могу сказать… абсолютно честно… она бросилась мне на шею. Уверяю вас, что я нисколько не преувеличиваю. Для меня это было обычным приключением, ведь при моем образе жизни возможностей хватает. А вот для нее! Удар молнии! Приступ безумия! Три недели мы жили как… психи. Другого слова не подберешь. Я должен был выступать в ответственных турнирах… Проиграл один, потом второй, потом третий… Как я мог к ним готовиться?.. С этого времени я начал терять форму. В газетах меня не жалели. Моментами я впадал в ярость. Ужасно злился на Симону. Начались ссоры…

Он откинул голову и закрыл глаза.

– И потом однажды вечером она мне сказала: «Так больше продолжаться не может. Давай поженимся. Мой отец богат. Ты будешь играть не ради денег, а для собственного удовольствия». Поставьте себя на мое место, Марилена. Мне уже стукнуло двадцать семь лет. Плохой возраст для игрока, не обладающего исключительными данными. Я мог продержаться еще четыре года или пять лет, а потом конец, все. Надо искать новое место в жизни. А это не просто… Ладно, не будем об этом. Мы по-женились в Каннах почти тайно. Я не хотел никакой огласки. Все бы подумали, что я ставлю крест на своей карьере. Симоне тоже не хотелось, чтобы об этом судачили на каждом углу…

Он резко поднялся, бросил сигарету, обжигавшую ему пальцы, закурил новую и нерешительно посмотрел на Марилену.

– Есть одна деталь, которая меня смущает… Да что уж там, раз я начал исповедоваться… Было бы разумно, если бы мы заключили брачный договор с раздельным владением имуществом. Но Симона не захотела. Помню ее слова: «Все мое – твое. Не хочу, чтобы наш союз начинался с какой-то торговли». На самом же деле она тем самым хотела держать меня в руках. Она сделала ловкий ход. Она меня просто купила. Рассуждала она очень просто: «Я привязываю Ролана к себе. Он становится только моим. Вернувшись, поставлю в известность отца и уеду жить во Францию с мужем». Только она не подумала, что, вернувшись, не посмеет ничего сказать отцу. Произошло то, что можно было предвидеть. Я снова стал играть, а она, что ж, думаю, она стала жить, как маленькая девочка, в страхе и ужасе от того, что натворила. Так начались недоразумения. Мы писали письма со взаимными упреками такого рода: «Раз ты не хочешь бросить играть, я ничего не скажу отцу… Раз ты не хочешь сказать отцу правду, я буду продолжать играть». Диалог глухих, за которым скрывалось то, в чем мы не хотели признаваться. Мы просто-напросто сожалели о содеянном. Когда улеглась страсть, мы увидели, что совершили глупость. Но самолюбие брало верх.

– И все же, – робко проговорила Марилена, – вы ведь после этого встречались?

– Да. Симона три или четыре раза приезжала во Францию.

– Почему вы не развелись?

– Почему?.. По глупейшей из причин. У меня не хватало свободного времени. Мне приходилось много ездить – я должен выполнять обязательства и, главное, зарабатывать на жизнь. И потом, ведь речь шла о моей репутации. Не знаю, понимаете ли вы это. Симона, во всяком случае, так и не поняла. Три года назад я входил в двадцатку лучших игроков мира. Я упорствовал, несмотря на ссоры, и какие ссоры! Однажды я ее ударил… Она довела меня до предела. Все это выглядит не слишком красиво. Но я вам рассказываю для того, чтобы вы простили мне, что я не проявляю приличествующей этому случаю печали. Печаль осталась позади, как тернистый путь. Он был долгим. И, видите ли, я испытываю почти облегчение оттого, что вышел из этой нелепой ситуации. По правде говоря, я уже просто обалдел от этой истории. Она, кстати, тоже.

Он налил себе полную рюмку и залпом выпил. Взгляд его смягчился.

– Вы пришли, Марилена, – продолжал он, – и я рад вскрыть нарыв. Если откровенно, ваш дядя действительно такой тяжелый человек, что Симона боялась даже подступиться к нему?