– Ах да. Интрижки. Хочешь полной откровенности?.. Что ж, после матча, после трехчасовой борьбы, когда на тебя смотрят тысячи глаз, ощущаешь потребность в женщине. Вот так… Все предельно просто. Я тебя шокирую?
– Слегка.
Он привлек ее к себе.
– Нет, очень, до крайности. Я тебе противен. Ведь правда?
– Нет.
Он прижался своей головой к голове Марилены.
– А ты мне очень нравишься, знаешь. Подумать только, что мне придется взять вину на себя! И кроме того, я должен буду платить тебе алименты. А они устанавливаются в судебном порядке. От этого не уйдешь. Интересно, из каких денег я стану платить.
– Но я же ничего от тебя не потребую.
– Ну и ну! Ты начала называть меня на «ты». Очень мило. Это заслуживает награды.
Он поцеловал ее в ухо. Марилена чуть не застонала. Она покраснела от стыда, что это произошло у всех на виду.
В тот день он повез ее на берег Марны, в местечко, где когда-то собирались известные художники и названия которого она не знала. Марилена молчала, не зная, как к нему обращаться: на «ты» или на «вы». В то же время ее сковал страх показаться смешной из-за своей застенчивости. Он же вновь стал милым парнем, жизнерадостным, беззаботным, предупредительным. Они зашли пообедать в ресторанчик на берегу реки.
– Марилу… Тебя что-то волнует? В чем дело?
– Меня мучает мысль об алиментах. Это так несправедливо. Не сердитесь…
– Не сердись.
– Хорошо, не сердись. Но нам надо поговорить о денежных вопросах. Тогда я немного успокоюсь. Ты сказал, что ваш с Симоной брак был заключен на условиях совместного владения?
– Да. Полного совместного владения.
– После развода ты все потеряешь?
– Разумеется. Ну что ж! Пойду работать. Напишу мемуары. Ты же уже поняла, что я очень способный.
– Не смейся, прошу тебя. Вопрос слишком серьезный.
– Мне нравится, когда ты беспокоишься обо мне.
Он сидел напротив нее. Отодвинув в сторону бутылку и графин, он взял ее руки и начал нежно поглаживать их пальцами.
– Я просто дурачился, – сказал он. – Прости. Конечно, я не пропаду, если мы разведемся. Но хочу сделать тебе признание…
Посмотрел вокруг, потом наклонил голову над тарелкой.
– Я не тороплюсь с разводом, – прошептал он, – потому что влюбился… в тебя. И думаю, это серьезно, Марилу.
Она побледнела. Руки оцепенели.
– Марилу! Малышка! Не надо так волноваться… На, выпей. Стакан бордо будет в самый раз. Ну, тебе лучше? Ты все воспринимаешь в трагическом свете, честное слово.
– Ролан… Я не хочу больше есть… Отвезите меня домой… Мне очень жаль, но я плохо себя чувствую.
Тем не менее она сделала усилие, чтобы проглотить кусочек пирога. А он старался успокоить ее, привести в чувство.
– Зря я это сказал. Надо было молчать. Но ведь ты не очень счастлива с Филиппом. У меня с Симоной тоже дела шли не очень хорошо. Встретились два неудачника… ну и вот.
От кофе Марилена отказалась.
– Умоляю тебя, Ролан… Поехали.
Она села, отодвинувшись от него подальше. Ролан резкими движениями вел машину, размышляя с полной откровенностью: «Она действительно мне симпатична. Красотой, правда, не блещет, довольно бесхитростна. Но она как чистая вода. Порядочна, что в наши дни редкость. И если честно, меня это возбуждает… Наследство в любом случае от меня не уплывет. Почему бы к тому же не заполучить эту девицу?»
Неожиданно на дорогу выбежала кошка с прижатыми от страха ушами. Ролан чуть повернул руль. Он привык наносить удары уверенной рукой. Послышался легкий толчок. Марилена сидела в забытьи, подняв вверх глаза, и ничего не почувствовала. «Когда я чего-то хочу, – думал Ролан, – я этого добиваюсь. А я ее хочу, эту маленькую дуреху. Чем я рискую? Она же не побежит жаловаться мужу. Не такая уж она идиотка». При въезде на бульвар он остановился.
– Ты злишься?
– Нет… Нет.
– Увидимся завтра?.. Марилу, не отказывай мне в этом. Я буду хорошо себя вести, очень хорошо.
Он поцеловал ее в висок и открыл дверцу.
– До завтра. Жду тебя здесь в одиннадцать часов.
Послал ей воздушный поцелуй. Марилена витала в облаках и поэтому рассеянно прошла мимо дома, потом вернулась назад. Она повторяла: «Он меня любит». Но это не имело никакого смысла. Она испытывала огромную радость или огромную боль. Она уже не понимала своих чувств. Считала и пересчитывала дни… Филипп вернется через четыре или пять дней. Так скоро! А потом… Нет, не стоит думать, что будет потом…
Три часа. Она очень глупо поступила, что не использовала этот вечер, ведь времени остается так мало. Почему? Если бы он проявил настойчивость, она пошла бы с ним куда угодно: к нему домой… в отель… Ведь она же Симона Жервен! Его жена! Его жена! Жена-кузина! Он сам сказал. Ей никак не удавалось вставить ключ в замочную скважину. А ведь она не пила.
Мария в кухне чистила овощи.
– Мадемуазель больна? У мадемуазель такой вид, что мне становится страшно.
– Немного болит голова. Как отец?
– Лежит. Он очень плохо себя чувствует. Сестра сказала, что нужно позвать врача. Меня это не радует, потому что завтра – мой свободный день, а у меня дела. Если мадам уйдет, не будет никого.