Неприкасаемые. Легион. Хранители

То, что произошло позже, случилось на взгляд Закарии очень быстро. Почти молниеносно. Он, быстро уложив возмущенных охранников, которые вышли на улицу парой, поднял одного и потащил его с собой, пока Франтишек удерживал второго. Он на ходу узнал код двери, и, оглушив цербера, быстро проник в подвал. Уже там, он застал начало кровавой бани – убийцы успели так сильно избить девушек, что трое из них уже были без сознания. Что интересно, они даже не стали запираться изнутри – вот какая она, убежденность в своем превосходстве над людьми и праве распоряжаться их судьбами. И когда Закария убил двоих, вооруженных Глокками, как ему показалось, в завязавшейся скоротечной перестрелке, всадив одному оба заряда в живот, и быстро перезарядив свой коротыш, снес второму полголовы, к особняку уже подъезжало несколько военных джипов, раскрашенных в светлый камуфляж. А Франтишек уже отъехав на приличное расстояние, вынимал из машины тот самый пакетик с маячком, сообразив, как их так быстро вычислили. И выкинув его, уже мчался куда-то, даже вернее, не мчался, а ехал спокойно, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания. А в это время, в подвале Закария, уже отстреляв весь боезапас, отбросив обрез, всадил третьему в горло свой нож, предварительно обезоружив его, и пригвоздил к деревянной двери. Затем он словно устав убивать, быстро наклонился над истекающей кровью девушке, оказывая ей первую помощь. Он рвал на полосы простыни, а в подвал уже заходили вооруженные бойцы, невозмутимо, но очень хмуро поглядывая на кровь, которая украшала все стены этой роскошной, ярко освещенной большой квартиры, никак не напоминающей подвал.

Он почувствовал присутствие новых персонажей этой, будто прокрученной в перемотке, драмы и, увидев направленное на себя оружие, поднял руки вверх, узнавая форму Легиона. Он усмехнулся, и понял, что сопротивляться своим он не будет. Он только подошел к двери, где все так же, с открытым ртом, висел пригвождённый к двери труп Роберта Флеминга. К Закарии быстро приблизился легионер третьего ранка Такахаси, более известный как Китано, и смотрел на него, не мигая. Он повернулся к нему спиной, вытянув руки за спиной, а его бывший сослуживец уже застегивал на его руках наручники. Но действие будто затормозилось, словно кто-то его специально замедлил для него, давая шанс увидеть то, что он натворил тут. И он увидел нож, который был воткнут им в горло Флеминга, вернее, его рукоятку, на которой было написано “Think twice before going any further”. И он, уже понимая, что думать поздно, ощущал, что сжег весь свой запас мести и ненависти, и теперь был готов к любому возмездию. Возможно, к самому страшному, которое, он, конечно, заслужил.

Глава 17.

Феи бизнес-квартала.

Спустя несколько месяцев после печальных и тревожных для Семьи событий, Неприкасаемые собрались для совещания, на котором должны были решиться все накопившиеся проблемы и вопросы. Встреча проходила в Нью-Йорке, в офисе одного международного банка, правление которого было очень обязано Моргану. На самом верхнем, 25 этаже этой высотки находилась комната для заседаний, вернее, большой зал, где за большим овальным столом обычно собирались Неприкасаемые. Раз в несколько лет. В одной из соседних комнат находилась та самая высокотехнологичная, и одновременно почти волшебная оранжерея, с цветами, которые показывали уровень жизни Неприкасаемых, связанных с ними одним энергетическим полем. И, как убедился Асраил и другие неприкасаемые, цветок Ангеллы почти завял. С розы осыпалась большая часть лепестков, и сам стебель склонился вниз, грустно поникнув. Что же происходило с Ангеллой? Он тревожился и понимал, что сам виноват в том, что случилось. Он сам вызвал цепочку этих трагичных событий. Ладно, он ответит за них полностью, он был готов понести заслуженное наказание. Он же не мальчик, тысячи лет как не мальчик, и он прекрасно осознавал, чем может все завершиться, и какие жертвы могут быть принесены на алтарь его жестокости. Он просто не смог предугадать, что пострадает одна из них. Вот это было уже совершенно излишним. Он созванивался с Ангеллой несколько раз, и как ему показалось, у нее что-то случилось с голосом. Он едва узнавал его – ему слышались какие-то новые интонации, то ли грусть, то ли общее разочарование от жизни. Или от ее собственной Семьи. Он также улавливал новые, возможно, хорошо сдерживаемые ощущения и прежде незнакомое ему, восприятие ею действительности. Новой действительности? И, ему было особенно грустно от этого – Ангелла и словом не обмолвилась о том, что она винит его. Будто не его киллер покушался на нее. И от этого невысказанного обвинения, от того, что он, многим обязанный своей сестре, сотворил очередную пакость по отношению к ней, ему было горше всего.