Неприкасаемые

— Да. Вот именно. Видишь ли… Сейчас я буду совершенно откровенен. Когда я приехал к тебе в тюрьму… все, что ты рассказал мне… о Катрин… о Кере… меня прямо-таки сразило… Потому я и решил больше не приезжать. Но теперь со всем этим покончено. Это уже в прошлом.

С улицы доносится сигнал клаксона.

— Господи Иисусе! Это Иветта. Она начинает злиться.

Эрве подбегает к окну, разыгрывает сложную пантомиму, показывает на часы, уверяя, что не забыл о времени, и с озабоченным выражением лица возвращается к Ронану.

— Прости, старик. Видишь, какая она!

— Если я правильно понимаю, — говорит Ронан, — ты смываешься… Опять.

Эрве садится. Пожимает плечами.

— Ну, отлай меня как следует, — говорит он, — если тебе это поможет. Только давай скорее. Хочешь о чем-то попросить? Валяй!

Они с неприязнью смотрят друг на друга, но Ронан уходит от столкновения. Он улыбается с легкой издевкой.

— Что, сдрейфил? — спрашивает он. — Мои планы насчет книжки греть тебя, конечно, не могут. Ставлю себя на твое место. Но можешь не волноваться. Это всего лишь намерение. Вообще-то говоря, мне совсем не светит делать гадости бывшим товарищам. А к тебе у меня две просьбы, две маленькие просьбочки. Во-первых, мне хотелось бы иметь фотографию могилы Катрин. Меня ведь арестовали перед… перед самой ее смертью. А теперь я, как видишь, пока еще в плачевном состоянии. И речи быть не может о том, чтобы добраться до кладбища. Ну и к кому мне обратиться? Не к матери же. Представляешь ее с фотоаппаратом возле могилы! Да еще возле этой! Она бы со стыда сгорела.

— Можешь на меня рассчитывать. Обещаю.

— Спасибо… А другая просьба… Мне хотелось бы получить адрес Кере.

На сей раз Эрве взрывается.

— Черта с два! — кричит он. — Опять принимаешься за свои паскудства! Где я тебе его возьму? А? Да Кере давным-давно и след простыл.

— Найди его. Не так это, наверное, трудно.

— Зачем тебе его адрес? Хочешь написать ему письмо?

— Пока не знаю. Может, и напишу.

Снова сигнал клаксона — уже более долгий. Эрве вскакивает. Ронан удерживает его за рукав.

— Ты обязан для меня это сделать, — торопливо, будто стыдясь своих слов, говорит он.

— Хорошо. Сделаю. До скорого, и поправляйся.

Ронан вздыхает с облегчением, и лицо у него становится почти счастливым.

— Какая у тебя тачка? — спрашивает он Эрве, когда тот уже подходит к двери.

— «Порш».

— Ого, счастливчик!

Мать Ронана уже тут как тут, стоит на верхней ступеньке лестницы.

— Как вы его нашли? — с тревогой спрашивает она.

— Да неплохо.

— Но он же прямо высох.

Она мелкими шажками спускается впереди Эрве.

— Вам больше повезло, — продолжает она. — С вами он разговорился. (Глубокий вздох.) Характером он весь пошел в отца. Вы еще зайдете?

— Думаю, что да.

— Только не давайте ему так много говорить. Это его утомляет.

Она провожает Эрве до самой входной двери и тихонько, точно сестра-привратница, затворяет ее за ним. Усевшись в машину, Эрве яростно хлопает дверцей. Иветта подкрашивает губы.

— Я тебе это припомню! Ничего себе три минуты! — Она говорит, не двигая губами, растягивая их перед зеркалом. — Да еще сам же и разозлился, — добавляет она.

Эрве молчит. Он резко трогает и едет по направлению к привокзальной площади, с остервенением переключая скорости, и, забыв об осторожности, обгоняет все машины.

— Потише! — вырывается у Иветты.

— Извини, — говорит он. — Этот чертов Ронан вконец меня допек.

Затормозив, он ловко ставит машину перед входом в «Дю Геклен» и помогает Иветте выйти. Швейцар распахивает дверь. Понимающая улыбка. Эрве тут завсегдатай. Метрдотель угодливо указывает им столик, стоящий чуть в стороне.

— Перекур, — с шумом выдыхает Эрве. — Так-то оно лучше.

— А чего это у тебя такая злющая физиономия? Вы что, поругались?

— Да нет, не то чтобы поругались.

— Ну, расскажи.

И она, ластясь к нему, с горящими от любопытства глазами перегибается через столик.

— Рассказывай же скорее. Ты мне говорил только, что это приятель, который вышел из тюрьмы. Теперь давай дальше!

— Гарсон! — окликает Эрве. — Два мартини.

Он сжимает руку Иветты.

— Ну, что сделал твой приятель? — не унимается она. — Своровал?

— Убил, — шепотом отвечает Эрве.

— Боже мой! Какой ужас! И ты общаешься с таким типом?

— Мы были большими друзьями.

— Когда?

— Десять лет назад. И даже гораздо раньше. Вместе учились в лицее с шестого класса и до конца — пока не поступили в институт. Я всегда им восхищался.

— Почему? Не глупее же него ты был.

Официант приносит мартини. Эрве поднимает свой стакан и задумчиво разглядывает его, словно перед ним магический кристалл.

— Трудно это объяснить, — говорит он. — Ронан — человек, который одновременно и притягивает и отталкивает. Когда ты рядом с ним, ты согласен со всем, что бы он ни говорил и что бы ни делал. А стоит с ним расстаться, сразу перестаешь быть согласным. Ну, как вот смотришь кино и сопереживаешь с героем во всех его перипетиях, а после говоришь себе: «Бред какой-то!» Когда он задумал создать «Кельтский фронт», ему удалось уговорить четверых или пятерых.

— А что это такое — «Кельтский фронт»?