Неприкасаемый

— Ладно, — сказала она, — видно, надо дать ему немного остыть. Пойдем в сад. Такой прекрасный день. Хотите выпить или еще рано? Мод нам что-нибудь принесет. Мод! Боже мой, где эта девчонка? A-а, вот ты где; никогда не найдешь. Что бы вы хотели, мистер Маскелл? Говорят, что мое вино из одуванчиков на самом деле очень вкусное. Джин? Хорошо, обязательно выпьем, найдем местечко. Мод, подай мистеру Маскеллу джин. И… тоник, и все остальное. — Мод, метнув на меня насмешливый взгляд, неуклюже зашагала прочь. Миссис Бревурт вздохнула. — Чувствую, что она дерзит, но никак не могу поймать за руку. Знаете, они такие хитрые и по-своему умные.

Сад был в своем последнем пышном великолепии, радовал буйством красок, золотых, зеленых, янтарных, пунцовых. Жарко светило осеннее солнце. Вдыхая воздух, напоенный запахом эвкалиптов и тонким пряным ароматом вербены, мы прошли по хрустящей под ногами траве и сели на ветхую скамейку, рискованно прислоненную к стене из неотесанного камня под аркой из переплетенных старых розовых кустов. Настоящий приют, но только не блаженства.

— Рука, должно быть, очень болит? — спросила миссис Б. — Может, что-нибудь приложить?

— Щавель.

— Что?

— Это средство, которым лечила моя мать. Мачеха.

— Поняла. — Она беспомощно оглядела сад. — Не знаю, есть ли здесь щавель…

Подошла Мод с моим джином и зеленым бокалом с жидкостью цвета мочи для миссис Бобрихи — как я понял, знаменитым вином из одуванчиков. Я залпом проглотил половину своей порции. Миссис Б. опять сделала вид, что не заметила.

— Вы говорили о своей мачехе, — отхлебнув из бокала и с любопытством глядя поверх него, напомнила она.

— Разве? Ее зовут Хермайони, — сбивчиво пояснил я.

— Очень… красиво. Она тоже ирландка?

— Да. Ее родители были квакерами.

— Квакерами! — взвизгнула она, удивленно раскрыв глаза и шлепнув ладошкой по крутой груди. У меня создалось впечатление, что она не была уверена, кто такие квакеры. — Правда, никто не отвечает за своих родителей, — поправилась она. — Кому-кому, а мне-то следовало помнить! — Откинув голову, она визгливо, заученно, как героиня в трагической опере, рассмеялась. Я было подумал упомянуть о своем родстве по материнской линии с королевой; разумеется, необязательно быть снобом, но такие вещи впечатляют.

Я допил джин и красноречиво повертел в пальцах стакан, но она не захотела понять намек.

— И у вас есть брат, да?

Она вдруг принялась с интересом разглядывать обтягивающий ее большие круглые коленки ворсистый бархат платья.

— Есть, — необычайно высоким вымученным голосом подтвердил я, будто обвиняемый в убийстве, отвечающий на первый, самый страшный вопрос следователя.

— Есть, — тихо повторила она. — Вы об этом не говорили.

— Не было повода.

— Мы думали, вы единственный ребенок.

— Извините. — Непонятно, за что я извинялся. Мною вдруг овладели обида и злость. Ник! Ник все им рассказал. Миссис Бревурт поставила бокал на скамейку, поднялась, прошлась по газону и повернулась, глядя в траву под ногами.

— Само собой разумеется, — продолжила она, — будет нужна справка.

— Справка?..

— Да, понимаете, медицинская справка. Макс найдет надежного врача. В семье эти вещи так часто случаются, а мы очень не хотели бы подвергать Вивьен подобному риску. Вы, конечно, понимаете, верно? — Теперь она стояла слегка подавшись вперед и подперев скрещенными руками грудь и с грустной улыбкой сочувственно смотрела на меня. — Мы не сомневаемся, что лично вы, мистер Маскелл…

— Зовите меня Виктором, пожалуйста, — пробормотал я. Теперь меня ни с того ни с сего начал душить еле сдерживаемый глупый маниакальный смех.

— Мы не сомневаемся, — неодолимо, как линкор, напирала она, — что вы лично, конечно… не заражены, если можно так сказать. Но видите ли, это в крови. — Она театрально заломила руки и зашагала взад-вперед. — Мы, мистер Маскелл, несмотря на некоторые крайности, народ простой. Я, разумеется, имею в виду мой народ. Евреи много испытали и еще подвергнутся многим испытаниям в дальнейшем… — Она не ошиблась: ее брат с женой и тремя детьми погибнут в Треблинке. — Но на протяжении всей тысячелетней истории мы твердо держались главных ценностей. Это семья. Дети. И кровь, мистер Маскелл, кровь. — Она опустила руки, повернулась и зашагала на этот раз в другую сторону. Я чувствовал себя как зритель, который в середине длинного второго акта слышит сирены пожарных машин, мчащихся в направлении его дома.

— Миссис Бревурт… — начал я, но она, словно дорожный полицейский, подняла руку.

— Будьте добры, — прервала она с ледяной улыбкой. — Еще два слова, и потом обещаю молчать.

Мне было видно, как в окне гостиной мелькает фигура горничной, и отчаянно захотелось крикнуть ей, чтобы принесла выпить, притащила, черт возьми, бутылку. Есть ли на свете что-либо более удручающее, чем вертеть в потных руках пустой липкий стакан из-под джина? Я подумал было пососать ломтик лимона, но решил, что миссис Б. в полете красноречия вряд ли заметит этот знак отчаяния.