Непримиримость

— Нет, вы не только слыхали о нем, Сергей Георгиевич. Вы им занимаетесь. И я говорю сейчас не только от своего лица. Что вы намерены сообщить мне для передачи Столыпину?

— Александр Васильевич, — чуть не взмолился Карпов, — не ставьте меня в жуткое положение! Мне запрещено говорить с вами о Петрове!

Герасимов удовлетворенно кивнул, подумав, что на провинциала, только три месяца как переселившегося в столицу, употребление фамилии премьера без обязательных титулов не могло не произвести нужного впечатления.

— Кем запрещено, Сергей Георгиевич?

— Генералом Курловым.

— А Виссарионов?

— Он также рекомендовал мне не вступать с вами в разговоры по поводу Петрова. Мне поручено вести «Южного» совершенно самостоятельно.

Герасимов снова кивнул и, достав письмо Петрова, привезенное Доброскоком, попросил.

— Приобщите к делу, Сергей Георгиевич, пригодится.

Тот пробежал текст и обхватил голову руками:

— Бред какой-то! Ну, отчего мы с вами не можем вести его вдвоем? Кому это мешает?

— А вы как думаете? — спросил Герасимов и, не дожидаясь ответа, поднялся, кивнул и вышел из кабинета.

В два часа ночи, после того как Герасимов доложил Столыпину дело и получил от премьера устную санкцию на работу, Доброскок вывел Петрова из «Метрополя» проходными дворами, посадил на пролетку и отвез на квартиру, снятую им на Пантелеймоновской улице.

Герасимов обнял Петрова, который как-то обмяк в его руках, спина, однако, оставалась напряженной; ощутил легкий запах алкоголя, хотя помнил, что раньше агент никогда ни водки, ни финьшампаню не пил, кивнул на Доброскока: «это друг, верьте ему, как мне, если со мною что-либо случится, он спасет вас», сказал подполковнику, чтоб тот вернулся через три часа, и повел позднего гостя к столу, накрытому наспех, ветчина, сыр, копченая рыба и две бутылки — водка и ликер (отчего-то вспомнил Азефа, попросил привезти «шартрез»).

— Ну, рассказывайте, — сказал он, усадив Петрова напротив себя.

— О чем? — спросил тот каменно.

— О том, как провалились, — ответил Герасимов, вздохнув. — По вине новых начальников имперской полиции… Хоть и я с себя ответственности не снимаю.

— Если знаете, чего ж спрашиваете?

— Чтобы найти единственно верный выход. Помните пословицу: «И волки сыты, и овцы целы»? Вот и будем считать это отправным посылом в нашей задачке. Кого поручили убить?

— Вас.

— Савинков? — сразу же просчитал Герасимов, поэтому и спрашивал-то утверждающе, Бурцев вне террора, значит, Петровым занимались боевики, хоть там и смута, безвластие, но крепче фигуры, чем Борис Викторович, нет.

— Коли известно, зачем спрашивать?

— Спрашиваю для того лишь, Александр Иванович, чтобы спасти ваше честное имя для социалистов-революционеров.

— Это как понять?

— Да так и понимайте. Вы динамитом должны меня поднять?

— И это знаете?

— Если б иначе, могли здесь пристрелить, небось мой браунинг с собою таскаете?

— Отдать?

— Отдайте. Я вас вооружу «бульдогом» понадежнее, американцем, у них калибр шальной, печень вырывает. — И, повернувшись к Петрову спиной, Герасимов неторопливо двинулся к шкафу, куда заранее положил «смит-и-вессон», каждый шаг давался с трудом, Петров истерик, куда его поведет, черт знает, засандалит промеж лопаток, и прощайте, родные и близкие!

Он считал про себя, принуждая не торопиться, на «семь» понял, что Петров стрелять не будет, достал «бульдог» и только после этого, держа в руках оружие, обернулся.

— Это понадежней, а?

— Вы не боялись, что я убью вас, Александр Васильевич? — Петров сидел с мокрым от пота лицом.

Герасимов понял, что любую ложь, даже самую точную, Петров сейчас поймет, поэтому ответил:

— Только когда я досчитал до семи и вы не выстрелили, я понял, что останусь в живых…

— Очень хорошо, что вы мне честно ответили.

Я по вашей спине видел как вы нервничали. Она у вас окаменевшая была, вы только ногами двигали.

— Ну а почему же Борис Викторович решил поднимать меня динамитом?

— Не вас одного.

— А кого еще?

— Курлова, Виссарионова, Карпова. И вас

— Плохо у Бориса Викторовича с информацией, — усмехнулся Герасимов наливая себе водки, глянул вопрошающе на Петрова, выпьет ли.

— Да, с удовольствием, — сразу же поняв, ответил хромой. — Я много пью и это прекрасно Александр Васильевич… Опьяняться надо чем угодно, только б избежать рабства времени и жизни, — любовью вином, красотою доброты…

— Шарль Бодлер, — кивнул Герасимов. — Савинков, довольно часто приводит эти строки французского террориста и гения…

Лицо Петрова мученически сморщилось — удар пришелся в солнечное сплетение, честолюбив парень сейчас снова в нем все против Савинкова поднимется, так и надо это именно и угодно задумке.

— Будьте вы все прокляты — сказал Петров и выпил водку медленными ликующими глотками.

Пьет, как Савинков, отметил Герасимов; с ним еще работать и работать страшно сказать, но я допускаю, что он сейчас играет спектакль, поставленный Борисом Викторовичем; поглядим, чья возьмет.

— Александр Иванович, милый, закусите.

Петров покачал головой:

— Сладость убьет. Я же хлебное изначалие водки ощущаю, ее крестьянство, не так страшно и подло жить…