Непримкнувший

То же относилось к подбору кадров. Он встречался и разговаривал со многими агрономами, опытниками, учеными. И если собеседник ему понравился, если его рецепт приглянулся, Хрущев мог сразу поднять его на щит. При большой импульсивности Хрущева, его неисправимой склонности к импровизациям, такое использование «опыта» приводило порой к трагическим последствиям.

Однако вернусь к разговору об экспромтах Хрущева. Стенограмма его попадала в руки помощников — Г. Шуйского, В. Лебедева, А. Шевченко. Они привлекали некоторых газетчиков типа П. Сатюкова и Л. Ильичева, и над текстом производилась препараторско-кулинарная работа. Исключались или смягчались явно неприемлемые части текста. Дописывались необходимые новые места. Вставлялись (к месту и не к месту) цитаты из классиков марксизма. Весь текст подчищался, вылизывался, припудривался. Так как сами препараторы были среднесовпартшкольского уровня, живая речь Хрущева в готовом виде становилась, как правило, хуже. Она теряла свой колорит, оказывалась причесанной под средневзвешенный канцелярский, газетный язык. Но, так или иначе, считалось, что устное выступление приготовлено к публикации в печати. И на следующее утро полосы «Правды» и других газет разносили потребителям в тепленьком виде новое хрущевское блюдо.

Вторая группа выступлений Хрущева — это были выступления по вопросам, в отношении которых полная неосведомленность его не вызывала сомнений, и нужно было независимо от него подготовить весь текст. В первые годы к числу таких относились вопросы мировой экономики, политики и коммунистического движения, вопросы литературы, искусства и другие вопросы идеологии. В последующие годы Хрущев стал претендовать на непреложность своих суждений и по этим вопросам.

Но на первых порах такие тексты готовила та же группа помощников Хрущева с привлечением международников или, соответственно, литераторов, искусствоведов. Иногда Хрущев заранее осваивал подготовленный текст, иногда не осваивал. Вооружившись очками, запинаясь и оговариваясь на сложных словах или неведомых терминах и фамилиях, он мученически пробивался сквозь чужой текст, как сквозь проволочные заграждения.

В таких случаях Хрущев чувствовал себя как стреноженный конь, выведенный на беговую дорожку, или как умный пес в наморднике. Хрущев мучился, раздражался, нервничал. Аудитория скучала. Наконец, он не выдерживал, его распирало желание высказаться без сковывающих пут готового текста. Он говорил:

— Ну, теперь я немного оторвусь от текста.

И — следовала свободная импровизация. Лица, ответственные за советскую внешнюю политику (если стоял внешнеполитический доклад), сразу начинали в напряженном беспокойстве ждать: какие пули отольет сейчас Хрущев и какие в результате могут быть неприятности?

А аудитория сразу оживлялась. И тут шли живописания, как французские и бельгийские фабриканты эксплуатировали его, Хрущева, в детстве в Донбассе и как мы потом «показали им Кузькину мать». Заявлялось, что у американских империалистов, которые послали на территорию СССР разведывательный самолет «У-2», «рожа в дерьме». Что «Эньзеньхауру» нужно было бы быть не президентом Америки, а заведующим детским садом. И так дальше в таком роде.

Натешив свою душу свободными излияниями, Хрущев вдруг спохватывался и восклицал:

— Ну, я оторвался немного от текста. Я вижу вон, как иностранные корреспонденты все выбегают из зала. Телеграммы торопятся дать: Хрущев так сказал, Хрущев этак. Советую вам: поменьше брешите, господа хорошие. Мы самого Бога за бороду взяли, а уж на вас найдем управу… Перехожу к тексту.

Иногда эти свободные импровизации устраивались по несколько раз и по размеру превышали заранее подготовленный текст.

После такого доклада или выступления шло выбрасывание, сокращение или причесывание наговоренного текста — опять же для публикации в газетах. Было немало случаев, когда этот новый текст оказывался совершенно неприемлемым, но дипломаты и иностранные корреспонденты уже успевали передать его в живой записи в свои страны. Тогда возникали разные тексты в советских и иностранных газетах со всеми вытекающими отсюда последствиями, а в отдельных случаях — с более или менее серьезными осложнениями, которые нужно было улаживать.

Третья группа выступлений Хрущева — это были выступления по вопросам, в которых Хрущев считал себя вполне компетентным, которые имели особо важное значение и в заблаговременной подготовке которых он считал необходимым принимать личное участие. Это были, в первую очередь, доклады на Пленумах ЦК и на партийных съездах.

Для подготовки таких докладов создавалась также подготовительная группа, но более обширная и более высокого уровня. Для такой группы Хрущев давал свои соображения.

Я уже упоминал, что Хрущев был малограмотным, писать он не умел. Но говорить постепенно научился бойко. Поэтому, пока готовился доклад, он часто вызывал стенографистку и надиктовывал ей какие-то мысли, пришедшие ему на ум. И требовал, чтобы продиктованный им кусок был вмонтирован в доклад.