Непримкнувший

Он преданнейше любил свою жену Антонину Николаевну и единственную дочурку Ирэн, оставшихся в Москве. Но он был настолько непрактичен и беспомощен в житейских делах, что даже в периоды затишья в боях не мог оторваться от дела и собрать им какую-нибудь посылку. Часто голодал сам, голодали и они. Кажется, только единственный раз, уже после окончания войны, я, выезжая из армии в Москву по вызову, предложил ему послать что-нибудь со мной его семье. И он купил в Военторге и послал со мной родным… коробочку с засахаренными фруктами. Не хлеб, не масло, не сало, чего так жаждали наши голодавшие близкие в тылу, а коробочку с фруктами. Другое посылать он считал неудобным.

Была на исходе весна 1945 года. Я встретил Илью на дороге западнее Вены, где-то в районе Амштеттена. Илья был в больших, не по росту, кирзовых сапогах, пилотка сбилась набекрень, обнажив сильно поседевшую за годы войны голову. На гимнастерке побренькивали многочисленные боевые награды. Из карманов штанов у него торчали какие-то рукописи, а под мышкой свернутые трубкой свежие экземпляры армейской газеты. Он, по обыкновению, был небрит и курил одну сигарету за другой, а через толстенные стекла очков отдавали ласковой теплотой его серые глаза.

— Ну что, Илья, дотопали-таки мы с вами до победного конца.

— Дотопали.

— «Гремит боевая тревога, и в сумрак июльских ночей…» — напел я слова боевого марша нашей дивизии, написанного Аргинским вместе с писателем С. Березко.

— Теперь боевые тревоги закончились, наверное, и домой скоро тронемся? — спросил Илья.

— Да, пожалуй, скоро, — согласился я. — Вот давайте, Илья, завершим наше дело изданием книги о боевом пути нашей армии от Сталинграда до Вены — и тогда по домам.

Илья Аргинский играл очень большую роль в подготовке этой книги. И он действительно остался в армии ещё более чем на год, довел дело выхода книги до конца. Капитальная история 4-й Гвардейской армии «От Сталинграда до Вены» была стараниями Ильи богато и полиграфически великолепно оформлена в венских типографиях. И только тогда, отгрузив весь тираж в Москву, Аргинский прибыл домой и сам. В 1946 году он возобновил свою работу в редакции газеты «Водный транспорт».

В сутолоке московской жизни мы долго с ним не виделись. И вдруг как-то летом 1948 года пронесся слух, что Аргинский арестован. Я не верил. Илья, бескорыстнейший и преданнейший человек, арестован? За что? Нет, этого не может быть.

И всё же это оказалось правдой.

В начале 1948 года поползли упорные слухи, что в стране снова начались аресты: заново, непонятно по какому признаку арестовывают людей, репрессированных в 1937—1938 годах и реабилитированных позднее или отбывших наказание. Однако верить этим слухам не хотелось: аресты теперь, после такой блестящей победы? Не может быть. Это вранье. Скорее можно было бы ждать широкой амнистии, а не новых арестов. Но зловещие слухи росли и ширились. Становились известными уже отдельные конкретные факты и пострадавшие лица.

Достоверную картину хода последующих событий нарисовал мне через несколько лет сам Илья Аргинский. 2 апреля 1948 года около 2 часов дня, когда Аргинский вышел из здания ГУМа, к нему подошел человек в гражданском:

— Извините, вы Аргинский?

— Да, Аргинский.

— Я сотрудник Госбезопасности. Вот мое удостоверение. Нам нужно выяснить с вами одно недоразумение. Можно просить вас последовать за мной?

Подошла легковая машина, распахнулась дверца, и Илья оказался между двумя людьми на заднем сиденье. Представившийся сотрудником Госбезопасности сел рядом с шофером. Илья был совершенно спокоен, предполагая, что у него действительно хотят выяснить какой-то частный факт.

Машина проехала по Никольской улице, обогнула Лубянскую площадь и свернула на Сретенку. Остановилась у железных ворот огромного здания Госбезопасности. Сотрудник, сидевший рядом с шофером, позвонил. Ворота раскрылись. Проехали под сводом к входной двери большого внутреннего здания, которого не видно с Лубянской площади. На лифте поднялись на второй или третий этаж. Остановились у двери, на которой висела табличка: «Прием арестованных».

Казалось бы, всё ясно. Однако даже перед этими дверями Аргинский подумал: «В последнее время говорят, что снова начались аресты. Наверное, арестовали кого-нибудь, кого я знаю. И у меня хотят выяснить какое-то обстоятельство, чтобы освободить задержанного».

Сопровождавший Аргинского сотрудник позвонил. Открылась дверь, и Илья очутился в небольшой комнате-боксе, в которой стоял стол и скамейка. Сопровождавший ушел, и он остался один. В боксе стояла могильная тишина. Никакие звуки жизни не доносились сюда. Так прошло часа два. — Что же так долго не ведут арестованного для предъявления мне? — думал Илья. — Это никуда не годится, так долго меня задерживать. Ведь стоит моя работа.

Наконец вошел человек в военной форме. Безразличным и резким тоном сказал:

— Раздевайтесь, складывайте всё на стол.