Непримкнувший

Бурная деятельность Берии началась, как только саркофаг с набальзамированным прахом Сталина был поставлен в Мавзолее. Первой сферой, в отношении которой Л. Берия очень весомо заявил, что отныне с его словом нужно считаться, была сфера внешней политики. Это было неожиданно, так как до сих пор Берия не проявлял особой активности в этой области.

Вскоре после смерти Сталина была опубликована речь одного из государственных деятелей Запада, в которой затрагивался целый ряд кардинальных вопросов международных отношений. Молотов как министр иностранных дел подготовил в связи с этой речью проект пространной статьи для печати. Материал был сделан со всей тщательностью, присущей стилю работы Молотова: выделены узловые вопросы, расставлены необходимые ударения. Я принимал посильное участие в разработке этой статьи. Затем проект её был в редакции «Правды» набран и разослан членам Президиума для обсуждения.

Я присутствовал на этом заседании Президиума. Председательствовал Маленков. Представленная Молотовым статья без особого обсуждения была дружно одобрена. Поданы были лишь две-три мелких редакционных поправки. Казалось, что вопрос закрыт. Но в этот момент слово попросил Берия:

— У меня есть поправки.

И он начал читать напечатанный на машинке совершенно новый текст статьи, в котором из проекта Молотова не было взято ни одного абзаца, ни одной фразы. Берия читал текст страницу за страницей, без особого выражения, со своим сильным грузинским акцентом. В переглядываниях членов Президиума чувствовалась нарастающая неловкость и смущение: как теперь быть? В. Молотов сидел недвижимо, с непроницаемым выражением лица, и только ритмично подавливал сукно стола тремя пальцами, это у него вошло давно в привычку.

И только в маленьких, хитроватых глазках Хрущева я увидел насмешливое ликование. Он переводил исподлобья свой взгляд с одного на другого из заседавших и как бы говорил: «Имейте в виду, завтра будет так и по всем другим вопросам…»

Я думаю, что именно с этого заседания Хрущев начал непосредственную тактическую подготовку среди членов Президиума к уничтожению Берии.

Статья Берии была написана в легком агитационном плане, со штампованными фразами. Должно быть, писали её приближенные к Берии недоучившиеся совпартшкольцы, провинциальные газетчики. Берия кончил читать:

— Вот мои поправки к статье товарища Молотова.

И обвел всех присутствующих своими серо-мутными глазами, прикрытыми очень сильными стеклами пенсне. Лицо его часто подергивалось в нервном тике. Иногда он высоко задирал голову и смотрел на кого-нибудь из-под нижнего края пенсне.

Все понимали, что это не поправки к статье Молотова, а контрстатья. И все молчали. Молчание длилось долго. Наконец председательствующий Маленков сказал:

— Ну, что ж, примем статью товарища Молотова с поправками Лаврентия.

Возражений не последовало. На лице Молотова не дрогнул ни один мускул.

Второй раз я наблюдал Берию-«международника» уже в июне месяце. На Президиуме ЦК рассматривался вопрос о наших взаимоотношениях с Германской Демократической Республикой. Часто подергивая лицом в нервных конвульсиях, с какой-то беспорядочной жестикуляцией руками, Берия в очень унижающих тонах говорил о складывающемся новом государстве, всячески поносил его. Я не выдержал и дал реплику с места в конце стола, где сидел:

— Нельзя забывать, что будущее новой Германии — это социализм.

Передернувшись весь, как от удара хлыстом, Берия закричал:

— Какой социализм? Какой социализм? Надо прекратить безответственную болтовню о социализме в Германии!

Он говорил с такой презрительной миной, с такой неприязнью, будто само слово «социализм» и журналисты, которые его применяют, для него непереносимы. Кажется, это был первый, единственный и последний мой диалог с грозным министром государственной безопасности.

Вскоре Берия представил в Президиум ЦК своего рода «манифест по национальному вопросу». Это был ловко составленный документ с изрядной долей демагогии. В нем Берия обращался к партийным и советским руководителям, к интеллигенции национальных республик Советского Союза. Было более чем прозрачно, что внесением указанного «манифеста» Берия преследовал отнюдь не благородные государственные цели: устранить всякие неправильности, ошибки и извращения, которые имелись в области национальных отношений в социалистическом строительстве; укреплять и расширять дальше суверенитет союзных и автономных республик и дружбу народов.

Нет, Берия хотел завоевать симпатии населения национальных республик, их руководящих кадров: знайте, что я, Берия, за полный суверенитет всех национальных и автономных республик. Я за то, чтобы у руководства стояли только кадры данной национальности. Я за то, чтобы ввести в каждой республике абсолютное господство языка данной национальности.