Непримкнувший

Когда я вспоминаю свои встречи, беседы, свои деловые отношения с такими людьми, как Г. Крумин, Я. Яковлев, Р. Эйхе, К. Бауман и многими, многими другими из старой большевистской гвардии, я думаю: никакие революции, никакие полосы подъема во всемирной истории человечества не выдвигали столько талантливейших профессиональных революционеров, народных трибунов, блестящих ученых, дипломатов, хозяйственников, полководцев, литераторов, инженеров, конструкторов, как великая русская революция. Эти кадры — самый драгоценный фонд партии и народа, их неоценимый идейный капитал. Это та животворящая сила, которая сцементировала энергию и волю десятков миллионов людей из класса угнетенных и гонимых и вывела их на столбовую дорогу истории.

И великая трагедия последующего развития революции состояла в том, что большинство этой прославленной гвардии были затем истреблены в ежовско-бериевских застенках.

Наступили 1937—1938 годы. Член Политбюро ЦК и Народный комиссар земледелия Р. Эйхе был оклеветан и казнен. Полное трагизма предсмертное письмо его Сталину, показывающее всю кристальную чистоту души этого революционера, оглашено было впоследствии на XX съезде партии. Передавали, что К. Бауман умер от разрыва сердца, когда к нему на квартиру явились для ареста агенты НКВД. Я. Яковлев расстрелян был в 1939 году.

Нас всех, рядовых исполнителей Отдела науки, сняли с работы в ЦК и разбросали по разным местам. Я, как научный работник, был назначен ученым секретарем Института экономики Академии наук СССР, заменив на этом посту будущего дипломата А. Громыко.

А опустошительные смерчи арестов всё проносились по высшим правительственным и партийным учреждениям, научным центрам, воинским частям, фабрикам и заводам, конструкторским бюро и селам.

Опьяненный славой, сталинским доверием и милостями, Ежов всё расширял масштабы своей кровавой деятельности и уже не мог остановиться. Так камень, брошенный с вершины по заснеженному склону горы, всё убыстряет свое движение, наволакивая на себя всё большие снежные массы, вовлекает в свой стремительный оборот сначала валуны, затем всё большие горные глыбы.

Я не знаю, в какой мере сам Ежов верил в то, что те, кого он отправлял на плаху, являются «врагами народа». Но не подлежит сомнению, что он сам лично принимал непосредственное участие в тех страшных действах, которые совершались на уединенных таинственных задворках государственной машины.

Н. Хрущев рассказывал нам после смерти Сталина, что как-то раз он зашел в кабинет к Ежову в ЦК и увидел на полах и обшлагах гимнастерки Ежова пятна запекшейся крови. Он спросил — в чем дело. Ежов ответил с оттенком экстаза:

— Такими пятнами можно гордиться. Это кровь врагов революции.

А потом Сталин на полном ходу останавливает движение кровавой ежовской мясорубки, приносит в жертву своего фаворита и выступает как спаситель партии и отечества от ежовского произвола. Ежов предан анафеме. Но тайно, без огласки. Мавр сделал свое дело, мавр может уйти.

Но в описываемое мною время он был ещё в зените своей власти и славы.

Ежов, в соответствии с занимаемыми им постами, имел не одну свою резиденцию. Но главным его местопребыванием был кабинет в Центральном Комитете партии на Старой площади. Помещался он на 5-м этаже.

Мы — маленькие работники аппарата ЦК — произносили слова «пятый этаж» шепотом и с душевным трепетом. На пятом этаже помещались кабинеты секретарей ЦК. Здесь заседали Оргбюро и Секретариат. Мы искренне были убеждены, что здесь, на пятом этаже, и в Кремле решаются судьбы страны, судьбы всего мира.

Сейчас на пятом этаже безраздельно владычествовал Ежов.

Как-то утром зав. Отделом науки ЦК К.Я. Бауман вызвал к себе меня и моего зав. сектором Ивана Антоновича Дорошева. С ним мы были связаны много лет, вместе учились в Институте Красной профессуры, затем он стал главным редактором журнала ЦК «Большевик», а потом ректором Академии общественных наук при ЦК.

— Вот прочитайте письмо к товарищу Сталину и его указания, — сказал Карл Янович.

В письме указывалось, что в Астраханском рыбном и Кавказском зверином заповедниках окопались бывшие князья и белые офицеры и укрываются там под личиной научных работников. Дальше следовали несколько фамилий таких сотрудников заповедников и биографические сведения о них. В левом углу на письме черным карандашом было написано:

«Тов. Ежову — очистить от мусора. И. Сталин».

В этот период я, кроме работы в Отделе науки ЦК, был преподавателем политической экономии в Аграрном институте Красной профессуры и научным редактором Большой Советской Энциклопедии. Меня, как ученого, не могла, конечно, прельстить поездка с очистительными функциями. Я сказал осторожно, в виде вопроса К. Бауману, что, может быть, есть более подходящий кандидат для выполнения этой миссии.

Карл Янович, очень деликатный и милый человек, сказал:

— А вам самому ничего и не нужно делать. Приедете в Астрахань, расскажете всё обкому партии, обком и должен всё сделать. К тому же перед поездкой вы получите личные указания от товарища Ежова.