Неприрученное сердце

Роми опять глубоко вздохнула:

– Это был мой первый секс. Который в значительной степени определил и то, что это был мой единственный секс.

Она не могла отцепиться от словечка «секс», чтобы не зарыдать в голос.

Он удивленно взглянул на нее:

– Вы забеременели с первого же раза?

Она пожала плечами. Слишком небрежно.

– Полагаю, именно поэтому юных девушек и предупреждают о первом сексе.

Он глядел то на нее, то на дорогу. Потом все-таки не выдержал, вдарил по тормозам, съехал на обочину и заглушил мотор.

И уставился на нее в темноте. Она смотрела на него. Молчание явно затянулось.

Тогда Роми продолжила:

– В следующие два года задача заключалась в том, чтобы выдержать отца и растить сына. А потом у меня на руках оказался научившийся уже ползать малыш, которого надо было кормить и одевать. Впору было взять его на руки и идти побираться. К тому времени, как Лейтон пошел в школу, я уже отбросила... все... романтические бредни.

Клинт покачал головой:

– Всего один раз?

Роми стиснула кулаки. Он ее не понимал.

– Как думаете, мы сможем пережить такую новость?

– Вы практически девственница!

«О господи, а он все о том же!»

– На самом деле я и тот раз не считаю.

– Как это – не считаете?

– Я была... Я не была влюблена.

Клинт внимательно смотрел на нее:

– Вас принудили?

– Нет. Мятеж против отца. Парень просто послужил мне орудием. Но сама я в этом почти... не участвовала.

Вот почему в свои неполные двадцать шесть она еще даже толком не целовалась. Не говоря уж о любви...

– Разумеется, я не планировала... не думала, что забеременею.

Клинт вцепился в руль и тихонько выругался.

– Не судите меня, Клинт.

«Ничего себе, не судите! Думать и говорить – разные вещи. Слова тоже имеют силу».

Он опять перевел взгляд на нее:

– Судить вас? Вы же, по сути, девственница, Роми, а я чуть было... Что, по-вашему, я должен чувствовать?

– И себя не судите. Я просто хотела, чтобы вы поняли, почему я... убежала. Это было грубо. Простите.

Он помолчал, потом рассмеялся:

– Такое впечатление, что вы не извиняетесь, а бранитесь.

– Если вы будете продолжать давить на меня, я действительно рассержусь. Я только хотела, чтобы вы знали, почему я ушла.

Наступило молчание. Наконец он заговорил, тихо, но твердо:

– Я езжу в город. Раза четыре в год... чтобы встретиться с женщиной по имени Эдриен Лукас.

В душе Роми поднялась буря.

– Доктором Эдриен Лукас из медицинского корпуса. Это условие моего отпуска. Она психотерапевт, Роми. Она меня наблюдает.

– А в каком вы отпуске?

– Они называют его медицинским, а я называю отпуском последней инстанции. Либо это, либо отставка. Корпус хотел бы, чтобы я остался.

– А вы не хотите?

Молчание.

– Что случилось?

Пальцы Клинта выбивали ритм на руле. Наконец он кашлянул и глухо произнес:

– Нас называли отборной силой. Одна из элитных частей Австралии. Нас посылали в самые горячие точки. Поиск, разведка, освобождение заложников. Мы видели такое, чего не видел никто. В конечном счете привыкаешь. И сам участвуешь в подобном же.

Роми протянула руку и легонько коснулась его бедра. Ей очень нужно было прикоснуться к нему.

– Однажды я увидел то, с чем свыкнуться не смог. Один из моих патрульных совершил такое... – Клинт потряс головой и глубоко вздохнул. – Ребенок. Не старше Лейтона. Невозможно. Мы должны были помочь людям. В разведке нас было двое: лейтенант и я. Мне не хотелось доносить на старшего, на друга, но я не знал, что еще сделать. И сказал об этом Эл Ти. Мы были довольно близки. Он, казалось, и сам сожалел. Сказал, что ценит то, что я пришел к нему. В благодарность за это он предоставил мне отпуск на выходные. Весь уик-энд я пропьянствовал в пустыне, пытаясь выкинуть увиденное из головы. Когда я вернулся на базу, то сразу был вызван на ковер к начальству.

– А что случилось?

– Эл Ти сослался на то, что я ручался за операцию, а в ближнем бою не сделал того, что требовалось. Я был вынужден оправдываться. Таким образом, выходило, что его слово, слово вышестоящего, против моего. Я стал говорить о ребенке, что он всего лишь защищал свою семью.

Роми смотрела на него:

– Вам не поверили.

– Мы все равнялись на Эл Ти. Он был самым лучшим, самым талантливым. – Клинт горько рассмеялся. – Он упредил меня. Заявил, что я трус, и постарался, чтоб об этом узнал весь взвод.

– И они в это поверили?

Клинт молчал. Роми поняла:

– Вы не опровергли его! Вы смолчали.

Как женщина, которую все время обвиняли, она знала, как это сказать. Просто. Ровным тоном. Без осуждения.

– Я думал, что смогу это выдержать. Я наблюдал за Эл Ти, чтобы не произошло чего-нибудь подобного. Но другие солдаты, люди, доверявшие мне свои жизни, вдруг не пожелали со мной знаться. И я стал ходить в разведку один. И Эл Ти продолжал выходить...

Клинт напоминал раненое животное. Роми поняла, как ему важно было доверие товарищей. И как тяжко далась его утрата.