– О, не скажи, – настаивала Эвелин. – Именно в темноте от взгляда на эти цветы приходишь в ужас. Ведь начинают сниться кошмары. Я не представляю, как перенесу это на протяжении шести месяцев.
– Тогда спи на диване в гостиной, – предложила я. – Там на стенах вообще нет никаких обоев.
– Ага, зато вместо них темно-зеленый кафель. – Эвелин поморщилась. – И объясни, почему плитка в вашей гостиной положена кое-как?
– Об этом стоит спросить прежнего владельца дома, – ответила я.
Этот вопрос я и сама задавала себе бессчетное число раз. Я не могла представить себе, что в гостиных вообще кладут на стены плитку. Штефан предположил, что это помещение могло когда-то использоваться как сауна. Тогда становился объясним и потолок из сосновых досок.
– Можно было бы отделать ее деревом, – мечтательно произнесла Эвелин. – В полвысоты стены, знаешь, в таком стиле дачного домика. Очень подошло бы тебе, учитывая род твоих занятий. И было бы совсем не так дорого. А немного белой краски для потолка вообще ничего не стоит.
– Все стоит денег, – возразила я.
Значит, Эвелин считает, что мне подходит дачный стиль. Определенно, ее стилем это не было. Что ж, я уже давно находилась в бесплодных поисках своего собственного стиля. Элизабет всегда повторяла, что моим стилем было вообще не иметь никакого стиля. Но это мне не очень нравилось. Я хотела спросить Эвелин, не относятся ли мои старые потрепанные джинсы к этому самому дачному стилю и не стоит ли мне еще добавить на ноги поношенные кеды.
В этот момент господин Кабульке вкатил в оранжерею тачку, доверху наполненную издававшим чудный аромат компостом. Я улыбнулась ему. Он любил свою работу точно так же, как я. А к какому стилю относилась его выдающаяся кепка, пожалуй, не смог бы определить никто.
– Ну что ж, поплевав на руки, примемся за дело, – произнес Кабульке.
– Точно, – ответила Эвелин. – Я могла бы немедленно поехать в строительный супермаркет.
– Но у нас нет времени для чего-то подобного, – удивилась я.
– Найдем, – ответила Эвелин. – А вдвоем дело пойдет куда быстрее.
– Но мне нужно заниматься космеями в пятой оранжерее, – сказала я. – Если хочешь, можешь мне помочь.
– Гм, – произнесла Эвелин и повернулась к господину Кабульке. – Скажите, господин Какабульке…
– Кабульке! – зашипела я.
– …Вы умеете обдирать обои со стен?
Господин Кабульке выглядел обиженным.
– Это умеет делать каждый ре-ре-ребенок, – сказал он.
– А обращаться с кистью и красками?
Кабульке уронил лопату.
– Разумеется! За всю свою жизнь я ни-ни-никогда не обращался к услугам маляров.
Эвелин удовлетворенно улыбнулась мне:
– Ты сама слышала.
Я покачала головой:
– Господин Кабульке нужен здесь!
– Но господину Какабульке, наверное, тоже иногда приятно сменить род занятий и отдохнуть от навоза и лопат. Не так ли, господин Какабульке?
– Его фамилия Кабульке, – снова зашипела я в надежде, что он этого не расслышит. – Только одно «ка»!
– В самом деле? Но мне он представился как Какабульке, – зашипела в ответ Эвелин.
– Но он же заикается! – возмущенно прошептала я.
Господин Кабульке приподнял свою кепку и почесал затылок.
– Я бы ничего не имел против. Я также умею обращаться с мо-мо-молотком и зубилом. А еще с пилой и дрелью.
– Ну, ты видишь, – сказала Эвелин мне. – Господин Какабульке – мастер на все руки! И было бы очень жаль не использовать его таланты. Если он немного поторопится здесь, то еще успеет начать обдирать обои в моей комнате.
Я застыла на месте. Собственно, никто не возражал. Только разве что жена господина Кабульке станет снова возмущаться, что он допоздна задерживается здесь, а не ходит с ней на танцы.
– Иди же, занимайся своими пигмеями, – сказала Эвелин. – А мы с господином Какабульке как-нибудь договоримся.
– Мой растения называются космеи, а его фамилия Кабульке, – снова попыталась с сомнением возразить я, но Эвелин уже повернулась ко мне спиной.
Пикировка растений – это своего рода медитативная работа. Приходится многократно повторять одну и туже операцию на протяжении очень долгого времени. Штефан не понимал, почему я не хочу при этом даже включать радио. Но я не могу слушать музыку – это нарушает интимный характер работы. Кроме того, с музыкальным сопровождением невозможно спокойно беседовать с растениями. Каждый стебелек, правильно обработанный и обласканный, радовал меня, как ничто на свете. Эти растения в свое время попали ко мне в руки в виде маленьких семян, собиравшихся и сортировавшихся месяцами, были взлелеяны и взращены кропотливым трудом. И даже Штефан признавал ценность этой работы. Конечно, он не раз напоминал мне, сколько было потрачено удобрений, воды, времени и т. д. и т. п., по я была уверена, что космеи стали на этой земле почти что моими детьми.
Когда я уже почти закончила, в двери оранжереи зашел Штефан. Я бросила работу и протянула к нему руки.
– Осторожно, мой костюм! – засмеялся он.
– О чем ты говоришь? – мурлыкала я, пряча лицо у него на груди.
– Это было так ужасно?