Непристойное предложение (ЛП)

Только сейчас ей пришлось вознести небольшую благодарственную молитву во славу того, что она родилась женщиной. Потому что в ином случае у Дрейка не имелось бы повода раскрыть ее так нежно пальцами, как он потом сделал, пока сам терзал ее рот губами и языком, действуя так успешно на всех фронтах, что Пэйтон была бессильна оказать хоть какое-то сопротивление. А могла только мурлыкать в знак признательности и шире разводить ноги…

Что явилось для Дрейка убедительным приглашением заменить пальцы чем-то куда большим.

А потом Пэйтон не смогла говорить, не смогла даже думать, потому что его губы оказались снова на ее шее, его руки на ее бедрах. И вот он медленно выходит из нее, когда уже совсем был в ней, и это было так здорово — чувствовать его внутри, так что это он надумал улизнуть?

Пэйтон двинула бедрами, с жадностью забирая его обратно. И почувствовала, как Дрейк втянул воздух.

А потом любимый произнес ее имя голосом, который был нечто средним между рычанием и стоном, и обрушил на нее свой рот, вцепился руками в ягодицы и задвигал бедрами с безумной настойчивостью между ее ног. Она понимала эту настойчивость, потому что тоже ощущала потребность в нем. Все ее существование в этот момент сосредоточилось на Дрейке, на его хриплом дыхании, на грубой щетине, царапавшей ее рот и шею, и, прежде всего, на силе каждого удара, каковым Дрейк глубоко вгонял себя в нее.

И освобождение, когда оно настало, не было похоже ни на что, испытанное ею прежде в тюрьме Дрейка. Показалось, будто в какой-то момент каждый ее нерв натянулся в неудовлетворенности, а в следующее мгновение ее уже несло потоком лавы — да, именно лавы, хотя вулкан на Сан Рафаэле давным-давно потух. Пэйтон сгорала в море огня и света, волна за волной золотой поток омывал ее. Хотя она и не осознавала, но изданный ею крик был настолько же рыданием, насколько визгом, и, услышав его, Дрейк растерял все подобие самообладания. Он сделал один, последний, выпад, глубоко войдя в нее, насколько смог, не отдавая себе отчета: делает ли ей больно или нет, ища только одного — освобождения.

И оно не заставило себя ждать, омыв его стремительными потоками, мощными спазмами облегчения, и он возвестил воплем о своем наслаждении с такой силой, что спугнул стаю попугаев, которую ранее потревожила своими шумными возгласами Пэйтон. Дрейк рухнул на нее, и какое-то мгновение Пэйтон сознавала лишь грохочущее биение его несущегося вскачь сердца, тяжесть его тела и вдруг подувший с моря нежный бриз, обдавший холодком ее разгоряченное тело.

И тогда она поняла, с чем-то сродни благоговению, что это — это, прямо сейчас, прямо в сей момент — было тем, чего она всегда желала, что ждала, кажется, всю свою жизнь. Держать в объятиях Коннора Дрейка, чувствовать, как бьются рядом их сердца… она никогда не просила ничего большего, ни разу.

И ощутила потребность вознести краткую благодарственную молитву. Пэйтон надеялась, что не святотатствует, молясь обнаженной. Ведь поскольку такой ее сотворил Господь, она полагала, что сильно он бы не возражал.

Глава 25

— Ты не можешь просто подойти к рыбине и загарпунить ее, — наставлял Дрейк, лежа на животе рядом с Пэйтон и вглядываясь в водную глубь. — Ты должна дождаться, пока она сама к тебе подплывет, — продолжил Дрейк, посвящая ее в тонкости ловли рыбы с помощью гарпуна.

Пэйтон откусила кусочек банана, который держала в руке.

— Дрейк, — сказала она, — зачем мне этому учиться?

— На случай, если со мной что-то случится. — Он повернулся, чтобы взглянуть на нее. Они лежали так близко друг к другу, что почти соприкасались бедрами, и повернувшись Дрейк едва не столкнулся носом с Пэйтон. Он немного откинулся назад. Самым важным сейчас было заставить ее понять, насколько все серьезно.

— Нас будут искать, Пэй. Я хорошо знаю Француза и уверен, что он избороздит все моря, но рано или поздно отыщет нас. Поэтому очень важно, чтобы ты могла сама о себе позаботиться.

Она взглянула на него, и Дрейк снова поразился ее необычным глазам, которые бывали и зелеными, и золотисто-карими, а иногда, вот как сейчас, насыщенного янтарного цвета.

— Я могу о себе позаботиться, — сказала Пэйтон спокойным, по ее меркам, тоном. — И потом, складывается впечатление, что ты думаешь, будто если они нас найдут, то заберут только тебя, а меня оставят здесь.

— Если мы все хорошо рассчитаем, то именно так и случится. Я надежно спрятал баркас, и они вряд ли заметят его с мелководья. И если мы и впредь будем разводить костры только ночью и далеко от берега, то у нас неплохие шансы остаться незамеченными. Но если они все-таки нас найдут, то я постараюсь их отвлечь, а ты спрячешься.

Она рассмеялась счастливым заливающимся смехом. Он был таким родным для Дрейка и всегда олицетворял для него саму весну.

— Где? — уточнила Пэйтон. — Где, ради Бога, я должна буду прятаться? Мы на острове, Дрейк, если ты до сих пор не заметил этого.

Он указал ей на вершины скал, с которых каскадом низвергался водопад, напоминая своим журчанием смех Пэйтон.