Непристойный талант, или Исповедь мужчины-порнозвезды

Я никогда не чувствовал, что мой отец доволен мной. Он рисовал для меня прекрасные перспективы, но всегда забывал опустить кисть в краски. Таким образом, он делал мне замечательные предложения, но никогда не помогал мне следовать им и даже не обращал внимание на то хорошее, что делал я. Например, если я 40 минут играл в большой хоккей, он задерживался на той минуте, которая все портила. Вспоминаю, когда появился фильм Чака Винсента «Соседки» (Roommates) в 1982. Я играл очень тонкую, характерную роль, парня по имени Эдди, который думал, что он гей. Эдди работал официантом, одновременно пытаясь стать актером. Совсем как я, потому, что я все еще обслуживал столики на Кони Айленде у Натана. Когда мой отец увидел фильм, все что он сделал, так это указал на мои промахи. В этом отношении мы такие разные. Я всегда ищу положительные стороны вещей и если есть хоть маленький огонек в туннеле — я увижу его… даже если вокруг темнота. Всегда может быть хуже. Например, во мне много лени, но я не настолько ленив, как мог бы быть. Я не боец, но могу им быть. Я не «легальный» актер, но чертовски хорош, если постараюсь.

Уже в 13 лет у меня была мечта. Я хотел быть профессиональным хоккеистом, потому что считал, что этого хочет мой отец. Я хотел быть «настоящим мужчиной». Я регулярно обследовал свою грудь на наличие волос. Идеал, к которому я стремился — стать «мачо». Все, о чем я заботился в своей жизни, так это стать крутым, мужественным, накачать каждую часть своего тела как можно больше. Мне было обидно, что мой пенис не такой большой, как у некоторых ребят из хоккейной команды. Я обычно приходил на игру полностью одетым и они не могли меня видеть. Я старался не принимать душ вместе с ними. Я снимал защитные трусы, когда никто не видел.

И вот я через годы, снимаюсь в половом акте! В чем вы чувствуете недостаток, так это в силе, которая заставляет вас работать еще напряженнее. Мы все хотим в жизни того, чего у нас нет. Я всегда хотел иметь больший пенис. Может быть потому, что я всегда чувствовал себя физически не очень уверенно, мне пришлось компенсировать это другими путями. Я думаю, что это сделало меня лучше и как человека, и как любовника. Сегодня под словом «большой» я понимаю силу доставляемых ощущений, а не размер.

Я живо помню, как впервые увидел своего отца плачущим. Мне было четыре и только что убили Джона Ф. Кеннеди. Похороны показывали по телевизору ночью, отец сидел в шезлонге и смотрел их. Я помню, я видел гроб, накрытый американским флагом, но я все еще не понимал, почему все такие мрачные. Я смотрел на телевизионный экран, потом взглянул на отца и увидел, что он плачет. В тот момент я много узнал о жизни и смерти просто глядя на его лицо. Отец был крутым парнем с Кони Айленда. Там, где он работал, было жарко и он всегда носил с собой белый платок, чтобы вытирать пот с лица. Он замечательно пах жирным, французским жаренным мясом и хот-догом. В ту ночь я взят папин платок и вытер его слезы. Никогда он не был мне так близок, как тогда — он не был взрослым мужчиной, он был уязвим и понятен. Он был моим отцом.

Когда отец приходил с работы домой, я прибегал в кухню поздороваться с ним. Я знал, что у него есть специальная маленькая голубая сумка. Она была затрепана, как старая кукла. Эта сумка менялась как угодно, принимая любую форму. Каждый день я находил в ней одно и то же: манометр для измерения давления в шинах и пару пакетов с пирожными Янки Дудл — вы, конечно, знаете, такие палочки с кремом. Иногда это были кокосовые пирожные или звенящие колечки, но их даже нельзя было сравнить с моими Янки Дудл!

Однажды я обнаружил в маленькой голубой сумке отца что-то квадратное и большое, такое большое, что молния едва закрылась. Я открыл сумку, ожидая увидеть свои пирожные, но это было удовольствие другого рода.

Это были порнофильмы.

На обложке одной коробки был нарисован Джон Холмс. Он обнимал брюнетку, с прической 60-х годов и с огромным количеством косметики на лице. Я не мог в это поверить! Сразу же за моими пирожными находилась обнаженная женщина! Я понял, что фильм должен быть отличным, потому что он находился в той же сумке, что и моя любимая еда.

Мой отец был очень сексуальным человеком, но что он делал с моей матерью в постели было для меня закрыто. Хотя, однажды, я случайно вломился к ним. Лицо моего отца было зажато между ногами мамы. Все, о чем я мог тогда думать, так это о кошке, вылизывающей остатки молока в миске. Я так же начинал волноваться, когда слышал, что они занимаются любовью. Моя мать стонала, но это не были стоны удовольствия; они были наполнены почти болью. Мне хотелось вбежать в комнату, схватить отца и ударить его.

Я часто видел, как мой отец делает «пи-пи». Если я называл его член «dick», он поправлял меня. «Называй его пенис», говорил он мне. Какое скучное слово! Вы знаете почему? Если у меня основательно стоял и я называл его «dick», я был уверен, что он около восьми дюймов. После того, как он заставил меня называть его «пенис», он стал соответствовать только семи дюймам.