Непрочитанные письма

Приглядевшись к мастеру, я заметил, что он изрядно утомлен, держится на пределе, и скорее всего усталостью, а не свойствами характера объясняется некоторая замедленность реакций. За месяц с небольшим его бригада прошла почти две тысячи метров. Однако последние несколько дней проходки практически нет. Ну, что к этому добавить? Что небо голубое, снег белый, а трава зеленая? Тяжело поднявшись из-за стола и знаком предложив следовать за ним, мастер провел меня по буровой, на ходу коротко бросая: «Это насосы... желоба... вибросита... манифольд... лебедка... вспомогательная лебедка... ротор... а это идет спуск инструмента...» Потом мы вернулись к нему в балок, поговорили немного о Самотлоре и Уренгое, чуть меньше — о Москве и Тюмени. Вызвав базу по рации, он сказал кому-то: «Так мы будем ставить этого товарища. Вроде он манифольд с канифолью не спутает...» — и, написав несколько строчек на узенькой ленте газетных полей, отправил меня на «горку» за спецодеждой. «Сегодня осмотрись, а завтра...» Так ты, говоришь, в Уренгое бывал... А кого там знаешь? — спрашивает мастер у меня.

— Хуснутдинова...

— Недавно получил выговор в приказе по главку.

— Анищенко...

— О, это был охотник! Лихой!

— Салова...

— Салова? — ревниво переспрашивает Калязин. — Когда это ты его видел? Он же на Кубань уехал. Домой.

— Уезжал, — говорю я. — Года на Кубани не проработал...

— Вернулся — бурильщиком взяли?

— Да, в бригаду Глебова.

«Вот видишь!» или: «А я что говорил?» — так или примерно так читается взгляд Калязина, обращенный к мастеру. Но тот не замечает этого взгляда.

— Послушай, — говорит он мне. — А вот на Самотлоре... Там, поди, мастера редко на буровой бывают? Из дому по телефону позвонил — то да се, так да эдак... Или подъехал на пару часов. Там же бетонка?

— Бетонка. И телефоны в квартирах, верно. Только все равно на буровой сидят. Когда что серьезное — и ночи и недели безвылазно.

— На Самотлоре от скоростей все с ума посходили, так они думают — и здесь сойдет, — ворчит мастер. — А здесь не Самотлор. Здесь Ямал. Разведка... И первая скважина с такой глубиной проекта. Первая!

Над рацией висит пестрая бумажная простыня. «Геологотехнический наряд на строительство поисковой скважины № 10 Харасавэйской площади, — читаю я. — Проектная глубина — 3200 метров. Проектный горизонт — юра. Способ бурения — роторно-турбинный. Интервалы возможных осложнений: до 400 метров — возможны оползневые явления при растеплении...»

— Да какой на Самотлоре север? — говорит Калязин. — Придумают тоже... Там огурцы выращивать можно.

— В Тюмень, что ли, слетать? — вслух размышляет мастер. — Поди, грибы уже пошли... Какая там погода, а?

— Жарко.

— А дожди были?

— Были.

— Вот и славно. Дожди, говоришь, были...

«...возможны оползневые явления при растеплении многолетнемерзлотных пород, поглощение глинистого раствора...»

А дальше — прихваты, обвалы, газо- и нефтепроявления.

— Целый букет.

— Осложнений? Какой там букет! Сад и огород.

— Сад вроде бы прошли, — осторожно замечает Калязин.

— Да-а... задумчиво произносит мастер, не обращая внимания на реплику Калязина. — Надо нам продолбить семьдесят метров. Семьдесят...

— А после?

— Технической колонной займемся. Первая техничка у нас на две пятьдесят. Вот когда сад расцветет — подставляй руки.

«...Цель бурения: разведка на нефть и газ. Конструкция скважины: кондуктор на глубину 500 метров... первая техническая колонна... вторая техническая колонна... эксплуатационная колонна...»

Отступление в историю с географией

Ея Императорское Величество Самодержица Всероссийская Елизавета Петровна заинтересовалась Севером.

И повелела следовать на Ледовитое море по прибытии там имеющихся островах которые ведомы тамошным ясашным самоятцам справитца обстоятельно как велики и сколь далече от матерой земли и каких зверей на них те ясамные самоятцы ловят также как оные острова называются и расстояние назначить мерными верстами кроме самой невозможности».

Казачий сотник из Березова Иван Усков, на которого пал выбор, усмотрел для себя в этом деле всего две невозможности: оленей маловато и языков не знает. Решительное его нахальство вызывает восхищение; к тому же был он неуступчив.