Непрочитанные письма

— Ты здесь? Заходи.

Вид у него был, пожалуй, получше, чем в феврале. Что-то, значит, все же наладилось, отладилось, стабилизировалось.

— Откуда прилетел? — спросил я у Китаева. — Из Ямбурга?

— Из Тобольска.

— Тогда с Тобольска и начнем.

— Давай.

— Ставлю вопрос ребром...

— Хоть копытом.

— Когда вступит в строй этот печально знаменитый гигант? В двадцать первом веке? В двадцать втором?

— Почему в двадцать втором?

— Это же задачка для второклассников, Васильич. Какой объем капвложений предполагается осваивать за год? Миллионов по сто?

— В строймонтаже — по восемьдесят.

— А стоит ваш гигант в строймонтаже миллиарда три, если не поболее. В общем, лет за сорок управитесь. Кому только тогда ваш гигант нужен станет? Какая польза от него сейчас? Едва ли не миллиард уже как бы освоен, а что с этого имеет страна?

— Комбинат придется перенацеливать. Готовились выпускать одну продукцию, а она сейчас по другой технологии идет, более совершенной.

— Еще бы. Этот гигант уже столько строят, что было бы странно, если б не появились и новые технологические решения, и новые требования. А его все строят. Все перенацеливают.

Лет десять уже прошло, подумал я, как роман про эту затею написан — его, по-моему, и автор-то успел позабыть, а «Место действия» так и не стало местом действия. Конечно, что-то там делается — правда, в основном на уровне освоения средств: сегодняшняя продукция Тобольского комбината стыдливо именуется полупродуктом, и чтобы довести до ума, его пристраивать надо на другие производства, за тыщи километров от Тобольска. Нечто похожее произошло в Сургуте, где героическими усилиями сладили заводик, запустили его под барабанный бой, а получили бензин с таким загадочным октановым числом, что во всей Галактике этот бензин не применишь, если не приложишь к «полупродукту» новые усилия, ну и пока опять же не раскошелишься...

— Денег нет. Нет возможностей. Скажи прямо: комбинат нужен?

— Еще как. Нам многое нужно. Но сейчас наша главная задача — выйти к августу на суточную добычу. Пока отстаем на шестнадцать тысяч тонн...

— А ты уверен, что эта задача — главная? Ты уверен, что «курс на новые месторождения» и есть правильный курс?

— Давай без шуток. Так решила областная партконференция. Надеюсь, ты понимаешь, что такое партийная дисциплина?

— Понимаю. Только не шучу я, Васильич. Просто мне кажется, что главная задача — это все же не новые месторождения. И даже, прости меня, не суточная добыча. Главная — другая. Точнее — две других. Глубокая переработка нефти и повышение коэффициента нефтеотдачи пластов. И я убежден, что ты думаешь точно так же. Над идеей глубокой переработки еще Муравленко бился, о повышении нефтеотдачи ты мне сам говорил не раз. Впрочем, об этом сейчас все говорят. Или почти все. Про нефтеотдачу даже на съезде толковали. Только одна нескладность там была. Первый секретарь Татарского обкома партии говорил, что проблема эта наиважнейшая, но ею практически никто не занимается, а нефтяной министр на другой день заявил, что создан межотраслевой научно-технический комплекс «Нефтеотдача». Может, в промежутке между этими выступлениями его и создали?

— Томичи по нашей просьбе работают в этом направлении.

— В лабораторных условиях, конечно. И даже для лабораторных испытаний не хватает, как говорил тот же министр с той же трибуны, каких-то там ингибиторов и деэмульгаторов. Их мы за границей покупаем. И, быть может, потому, что до сих пор нет Тобольского нефтехимического комбината.

— В первую очередь мы должны ликвидировать отставание в добыче.

— Чтобы, упаси боже, не снизить собственных рекордов по продаже сырой нефти?

— Повторяю. Мы должны ликвидировать отставание в добыче. Это раз — и спорить тут не о чем. Теперь второе, — в голосе Китаева появилось раздражение: — Ты что — считаешь себя умнее других?

— Все, что я знаю о ваших делах, я знаю от вас и только от вас — всех, с кем познакомился за эти годы на Севере, от вас, умных, думающих, болеющих за дело людей. Только никак не могу понять, почему думаете вы одно, а поступаете все же иначе? Ведь мы, не только перед настоящим в ответе. Перед будущим — тоже.

Наступила длинная, неловкая, тягостная пауза. Прервал ее зуммер телефона.

— Это ты, Серега? — спросил Китаев.

В первой моей книжечке — была она посвящена комсомольско-молодежной бригаде бурового мастера Виктора Китаева — есть такая фотография Лехмуса: рядом с вагончиком бригадной столовой стоит, широко улыбаясь, молодой Виктор и обнимает привалившегося к нему пацаненка, своего сына. А сейчас он позвонил сказать, что сдал последний экзамен за третий курс. Китаев положил трубку, устало произнес:

— Будущее... О нем-то, конечно, хорошо думать. Высоко. Но живем мы в настоящем. И происходит, Яклич, в этом настоящем следующее: не успели высохнуть чернила на документе, определившем правительственные меры оказания помощи Западной Сибири, как началась корректировка — в сторону сокращения ассигнований.

— Слыхал я об этом. И, честно говоря, ничего не могу понять.

— Что тут понимать? Трудное время. Для всей страны трудное. Надо работать, работать, работать...