Непрочитанные письма

«Интересно, где же сейчас Петро?» — почему-то вдруг думаю я. Хотя нет — не вдруг и не почему-то. Петра не хватает. Давно его не хватает — с первого дня, как он уехал. Не хватает его надежности и уверенности. Петро из тех людей, кто не кажется заметным, когда он рядом, но чье отсутствие обнаруживаешь сразу, потому что с их уходом уходит и какая-то толика надежности, окружающий мир вдруг становится хрупок и непрочен. Никогда мы не знаем, сколько тепла дают нам другие, и, вздрогнув от внезапного озноба, прячемся в шарфы, свитера, меховые куртки, не подозревая, что холодно нам не от ветра, а оттого, что больше мы не прикрыты, не защищены другими. Не только мне, но и Калязину, Грише, даже Вовке Макарову, который Петра не знает, тот был необходим. А когда мы поняли это? Только когда он уехал.

Нехорошо мы молчим. Тягостно. Валера с Варфоломеичем попадают в это молчание, как в паутину. Варфоломеич, отодвинув Калязина, словно неодушевленный предмет, садится к столу и принимается щелкать тумблерами транзистора, а Валера как вошел, так и плюхнулся в углу у двери.

— Правительство республики Чад, — объявляет «Спидола» ясным голосом московского диктора, — потребовало вывода французских войск, ссылаясь на то, что французское правительство согласилось заплатить мятежным сепаратистам северной провинции страны десять миллионов франков в качестве выкупа за археолога Франсуазу Какую-То, захваченную в плен семнадцать месяцев тому назад...

— А третьего дня передавали, — говорит Калязин, — что эти потребовали часть выкупа оружием. Ну, а французы отказались...

— И тогда те сказали, что Франсуазу убьют, — перебивает Калязина Вовка Макаров.

— Да, там вот что было, — говорит Калязин, покосившись на Вовку. — Муж Франсуазы тоже к этим попал — жену выручать приехал. Ну а когда так, он сказал, что умрет вместе с женой.

— Это мужик, — одобрительно говорит Варфоломеич.

— Да-а...

— А разве их не спасут? — спрашивает Вовка Макаров.

Полгода спустя я нашел в старых газетах статью «Заложники в пустыне». Я читал эту статью и все время слышал голос Вовки Макарова: «А разве их не спасут?..»

— Должны, — неуверенно произносит Калязин.

Но диктор уже говорит о погоде на завтра.

— Со своими остаешься, — небрежно бросает Грише Морозов, переступая порог. — А я пацанов беру. Между прочим, твои земляки. Из Грозного. Может, слыхал — Слободской, Садченко?..

— Не слыхал.

— Они про тебя тоже не слышали.

Морозов заглядывает под стол, вытаскивает ведро, с грохотом опускает в него кастрюлю, чайник — Варфоломеич насмешливо наблюдает за ним, — берет под мышку «Спидолу» и «Ветерок», наматывает на руку шнур электроплитки, толкает Калязина: «Помоги!» — а Вовке говорит:

— Захвати аккумулятор. Моей вахты балок рядом. Вахтовое, между прочим, имущество... Ты еще наживешь, Подосинин.

Варфоломеич с Валерой тоже уходят. А возвращаются — один с чайником, другой с плиткой.

— Владейте! Мы еще наживем!

Вовка нажимает клавишу магнитофона: «Листья закрюжжжят, листья закрюжжжят — и улетят...»

— Меня на третий номер переводят, — сообщает Валера.

— Годжу увидишь. Если он не в отпуске.

— Откуда? Испытатели на восьмой номер переходят. А третья скважина дала газ... Сейчас там демонтаж оборудования. Да-а... Неохота, конечно... Все-таки бурение — это бурение. Но Панов...

Уехали Петро и Гаврилыч, Ибрагим и Толян, мелькнули и исчезли Годжа и Шиков, уезжает Валера, приехал Морозов. Изменчив неверный и непредсказуемый пунктир документального сюжета, и только Панов недвижим, как заснувший пассажир электрички.

— Да что вам Панов! — возмущенно говорит Варфоломеич. — Ну, что? Сами за себя постоять не умеете.

Гриша не отвечает. Взглянув на часы, он начинает неторопливый и монотонный обряд одевания на вахту. Мы поднимаемся следом — пора, полчаса до полуночи.

Отступление в историю с психологией

— А я скоро в армию призываюсь, — неожиданно сообщает Вовка.

— В этом году? — скучным голосом спрашивает Гриша.

— В этом месяце.

— Владимир. — вдруг всполошившись, говорит Калязин. — А после армии ты разве не думаешь в бурение вернуться?

— Навряд ли.

— Ну, дела... Учили тебя, учили...

— Тебя вон больше учили, — ехидно замечает Вовка. — А какой прок? Другую работу выбрать не мог, что ли?

— Значит, не мог...