Непрочитанные письма

— Вот и ладно, — повеселел Казачков. И, прислушавшись к голосам буровой, сказал удовлетворенно: — Отлично работает вахта! Думаю, на три ночи можно заливку заказывать, тампонажников вызывать. Ну, а там каротаж, передвижка и снова сначала...

За окнами была уже ночная тьма, в которой все исчезло — и лес, и пирамида бумажных мешков с цементом, и балки, и дежурный бульдозер; только вышка, расцветившись огнями буровых фонарей, продолжала дышать, стонать, грохотать и покряхтывать, двигались в неустанном ритме неуловимые тени, и каждые четыре минуты тальблок с жалобным, замирающим воем устремлялся вниз, к ротору, и это означало, что эксплуатационная колонна стала еще на десять метров длиннее.

В половине девятого Казачков забеспокоился:

— Что же это они там, на базе? Ни «трубача», ни автобуса. Люди уже тринадцатый час вахту стоят. Да не просто стоят, а колонну спускают!

Но диспетчер бодро сообщил, что трубовоз загружается, а где находится вахтовый автобус, он, диспетчер, понятия не имеет, так как телепатией он не владеет, а радара у него нет.

— Сердца у тебя нет, а не радара, — буркнул Казачков.

Автобус пришел в десятом часу. Пока добрались — одиннадцать.

Свет автобусных фар вырвал из темноты унылый двухэтажный барак, единственным архитектурным украшением которого были плоды самодеятельности — громоздкие фанерные ящики, прибитые над форточками, неплохо справляли роль холодильников, да к тому ж, наверное, и в тесных комнатах высвобождали некоторое пространство.

— Вот мы и дома.

В просторной прихожей властвовал жилой дух, настоянный на запахах кухни и стирки. Светился у дальней стены громоздкий ящик телевизора, исторгая из своих недр проникновенную песню про то, что в хоккей играют настоящие мужчины. Команд не было видно, на табло трепетали нули, и комментатор скорбным голосом человека, владеющего тайной движения светил, осторожно высказывал предположение, что тренеры, вероятно, внесли коррективы в действия своих питомцев и что основные события должны развернуться в третьем периоде. Из-за разницы во времени матч передавали в записи — игра состоялась то ли вчера, то ли на прошлой неделе.

В углу, за чистенькой конторкой, восседала комендантша, она пыталась улыбаться по-матерински ласково: «Как хорошо, что вы наконец дома» — и по-отцовски понимающе: «Ясненько, какие дела и где могли задержать вас»; было ей восемнадцать лет, звали ее Таня, всего неделю назад она приехала на Варь-Еган из весенней станицы Краснодарского края; наверное, эта поездка была первым самостоятельным шагом в ее жизни, и не гордиться ям она не могла...

— Почта была?

— Была, миленькие, была, вот только что принесли! Глядите, писем сколько! Всем, наверное, написали!

На ходу открывая конверты, нетерпеливо вчитываясь в скачущие строки, мужики разбредались по комнатам, устало подволакивая ноги. Но стопка писем на конторке оставалась все еще внушительной — до возвращения ночной вахты, должно быть. А Таня, оставшись одна, в который раз перебирала конверты, и лицо ее хмурилось в растерянном недоумении: что же ей-то до сих пор не написали? — ведь целая неделя уже прошла...

Обернувшись от дверей, я еще раз увидел все это: стопку писем на углу стола, грустное Танино лицо в резком конусе света настольной лампы и мерцающий экран, на котором застыл в стоп-кадре счастливый паренек с клюшкой, победно вскинутой над головой...

— Валерий Вацлавович, — подал голос водитель. — Кажется, семидесятый куст справа.

— Точно, — подтвердил Абрамович. — Хозяйство Казачкова. И вилла его виднеется... Постой! — закричал он. — Не сворачивай! Во-он он, Петр Григорьевич-то. На обочине стоит с портфельчиком, автобуса дожидается. Не иначе как в Вартовск наладился... Ну надо же! Если б мы «Икарус» не обштопали — остались бы с носом.

«Уазик» затормозил.

— Здравствуй, Седрик Саксонский! — весело говорил Абрамович, открывая дверцу. — Куда путь держишь, Веселый Отшельник? Пожалуй в наш экипаж, дорогой Рыцарь Висячего Замка!

— А вы в Вартовск? — недоверчиво спросил Казачков, не трогаясь с места. Был он в длинном, надетом по случаю пальтеце и роскошной шапке, какой я никогда на нем не видел.

— Нет, не в Вартовск, — ответил Абрамович.

— А я в Вартовск.

— Зачем?

— Дела.

— Ясно, что дела. Но у нас тоже дело. Мы к Черемнову на митинг собрались. Он сорок тысяч пробурил, слышал?

— Слыхал. Молодец мальчишка.

— После тебя — он. Второй сорокатысячник на Варь-Егане. Видишь, какие дела...

— Хорошие, разве я спорю? Но у меня-то свои...

— Знаешь, Петр Григорьевич, — мягко произнес Абрамович, — ему ж будет приятно, что именно ты — понимаешь, ты — его поздравишь...

Казачков колебался всего лишь мгновение. Нагнулся за портфелем и потянулся к дверце.

— Ну вот и отлично, отважный Локсли! — весело сказал Абрамович.

— Будет тебе, — покосившись на меня, проворчал Казачков. — Срамишь при людях. Тоже мне этот... Ательстан Конингсбургский...

— Да вы ж вроде знакомы, — хохотнул Абрамович. — А я только что по дороге рассказывал, как ты двое суток меня Вальтером Скоттом потчевал.