Непрощенная

   Как щелкнуло во мне что-то после того, как чуть на расправу не отдала. Она тогда при мне переодевалась, а я на ее тело худое смотрела, и от возбуждения скулы сводило и сосало под ложечкой, как от голода…а ещё и от жалости. Худая, хрупкая, истощенная. Голодала она, видать, долго. Одни кости под золотистой кожей торчат. Но и это красоту ее не портило. Пока она не знала, кто я, иногда при мне мылась, переодевалась, не понимала, с какой жаждой смотрю на нее и как все тело от похоти трясет при взгляде на грудь ее упругую с сосками темно розовыми и на живот плоский и ноги худые, но крепкие. После этих сцен я кого-то из женщин к себе приводила, и пока Лори не было в шатре, яростно трахала, растирая саму себя между ног и представляя, что это подо мной лассарская велиария воет и стонет. Потом, когда она поняла, кто я и насколько необычны мои предпочтения, переодеваться в мое отсутствие начала, а то и вовсе на улице. И по ночам не спала почти. Сидит и смотрит в мою сторону. Боится. Пожалуй, за это я ее ненавидела больше, чем за ее происхождение.

   Но за пару недель откормила слегка, румянец на её щеках появился, кожа отливать золотом сильнее стала. Я смотрела на нее и пальцы в кулаки сжимала…Саанан бы ее побрал! Им имадан, как же я ее хотела. Не так, как своих шлюх. Иначе хотела. Сама не знаю, как. И мне это не нравилось.

   Приносила ей свою порцию, смотрела, как ест с аппетитом, и радовалась. Вещи для нее потеплее нашла. Всё Бун правильно заметил. Заботилась я о ней. Влекло меня невероятно. Иногда, правда, хотелось взять кинжал и в сердце ей вогнать, чтоб не манила и не соблазняла. Чтоб в жизни моей все было просто, как и раньше.

    Одернула полог шатра и вошла внутрь, чувствуя, как слегка шумит в мозгах. Бросила мешок со своей долей на пол и осмотрелась по сторонам.

   Как всегда, моя пленница, едва меня услышав, юркнула на свою территорию.

   Шарахалась вечно, как от прокаженной. Нет, она не была трусихой, но и на разговор не шла и ела всегда одна за своей шторкой, сидя на шкурах.

   Когда я возвращалась, она предпочитала отсиживаться там, а я и не настаивала на общении. Довольно часто меня просто смаривало в сон, я даже раздеться не успевала.

    Сбросила плащ и куртку, оставшись в одной рубахе, чуть пошатываясь, подошла к столу, разглядывая, что она там делала. Усмехнулась, увидев кружевные панталоны и нитку с иголкой. Да, наша деса - мастерица на все руки. Невольно провела пальцами по шелку и представила, как он смотрится на теле...Нет, не на моем. На ее теле. На ее золотистой коже. Сама я уже давно забыла, что такое нижнее белье с кружевами, да меня это и не интересовало.

   Я посмотрела на залитый кровью рукав рубахи и поморщилась, пытаясь отодрать материю, которая прилипла к ране. Резко дернула и стянула рубаху через голову. По руке и по голой груди засочилась кровь. Я глянула на рану. Промыть бы и заштопать не мешало. Сама левой не справлюсь.

   - Эй, ты там живая? Сюда иди. Хватит отсиживаться. Работа для тебя есть.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ДАЛИЯ И ЛОРИЭЛЬ

    Я поморщилась, услышав ее голос. Тон, как всегда, повелительный, обращается не по имени, а намеренно уничижительно, словно стараясь лишний раз показать мне мое место пленницы. Изредка могла обратиться по статусу, но с такой издевкой, что хотелось впиться ногтями в ее усмехающееся, красивое лицо.

   А, впрочем, я мысленно одёрнула себя, мне грех было жаловаться. Меня здесь никто не обижал, кормили, не нагружали тяжелой работой, а, главное, ни один из этих разбойников не смел приблизиться ко мне. Думаю, именно поэтому Далия и поселила меня в своём шатре. Жизнь научила быть благодарной даже за мельчайшие поступки, поэтому, когда я вышла к ней и увидела полуголую с зияющей насквозь раной, то от неожиданности всплеснула руками и пошла к ведру с холодной водой. Долго искала глазами чистые тряпки, и так и не найдя и не желая выходить из шатра, оторвала от подола своей ночной рубашки кусок ткани, подхватила иголку с ниткой и подошла к Далии.

   - Мне нужно, чтобы вы сели.

   Подождала, пока она сядет на стул, и стала осторожно протирать тряпкой кровь, думая о том, насколько странно для женщины иметь подобные раны.

   Отец всегда говорил, что Иллин создал женщин для услады мужских очей, что удел женщины лишь радовать своего мужа и смиренно ждать его дома, устраивая семейный очаг, пока он сражается с врагом. Он любил слушать баллады о храбрых десах, защищавших свой дом от подлых соседей, и их прекрасных возлюбленных, с любовью во взгляде встречающих своих героев. Но ни в одной балладе, ни в одной сказке не говорилось о том, что таким героем может быть женщина. Что она может повести за собой десятки, сотни людей и вдохновить на подвиги не просто слезливыми речами, а собственным примером.