Непрошеная повесть

На следующий день, поскольку император отсутствовал, не было необходимости в столь строгом ритуале и все почувствовали себя гораздо непринужденнее. Около полудня застелили соломенными циновками дорожку, ведущую от главного здания усадьбы до храма Сайондзи, Райского сада. Оба прежних государя в парадных одеяниях и высоких парадных шапках вместе с наследным принцем обошли все приделы и часовни и вышли наконец к храмовому павильону Божественных звуков Мёондо, посвященному богине музыки и красоты Бэндзайтэн. Там взорам их предстало одинокое дерево сакуры с запоздалыми цветами на ветвях; казалось, дерево давно ожидало появления высочайших особ. «Хотела бы я знать, кто научил эту сакуру следовать мольбе поэта древности?» — думала я, любуясь цветущим деревом.

Вишня в горном краю!
Ты цветешь, недоступная взорам,
ото всех вдалеке, -
но прошу, хоть немного помедли,
дай красою твоей насладиться!

Как подсказывало само название павильона, решено было устроить здесь небольшой концерт. Пока шла подготовка, собралось много народа, немало было и женщин, кутавшихся с головой в шелка, чтобы спрятать лицо от нескромных взоров. Я тоже пришла послушать музыку. Государи Камэяма и Го-Фукакуса вместе с наследником разместились внутри павильона, а придворные вышли на открытую веранду. Дайнагон Нагамаса играл на флейте, начальник Левой стражи Кимпира — на свирели, господин Канэюки — на флажолете, наследный принц — на лютне, вельможа Санэканэ — на цитре. На большом барабане играл господин Томоюки, на малом — господин Норифудзи. Сначала исполнили напевные мелодии «Переправа» и «Старик, собирающий ягоды тута», затем мелодии в более быстром, прерывистом ритме — «Белые колонны» и «Тысяча осеней». Господин Канэюки под аккомпанемент музыкантов продекламировал китайские стихи «Персик и слива цветут в парке Шанлинь…». Читал он прекрасно, применяясь к музыкальному сопровождению, так что декламация вызвала всеобщий восторг и ее пришлось повторить. Затем государь Го-Фукакуса прочел вслух стихотворение Митидзанэ Сугавары на китайском языке: «Нежна и воздушна, танцует она…», а государь Камэяма и наследник хором вторили ему. Это было поистине великолепно. Когда концерт окончился и государи удалились, все вокруг только и говорили:

— Жаль, что так мало! Вот бы еще послушать!

Я наблюдала беспечную жизнь блестящего императорского двора, и на сердце у меня было мрачно, я даже раскаивалась, что приняла приглашение и приехала на этот праздник. Голос государя, декламировавшего стихи, все еще звучал у меня в ушах, пробуждая воспоминания. Я слышала голоса, объявлявшие о начале игры в мяч, но решила не ходить и осталась в отведенной мне комнате.

Я сидела одна, когда неожиданно явился мой дядюшка Такаёси с письмом от государя. «Полно, уж не ошибка ли это?» — удивилась я. Однако Такаёси чуть ли не силой вручил мне послание, и я прочитала:

«Не писал я тебе

и встреч не искал, полагая,

что сумею забыть…

Почему же за все это время

от тебя не слышал упрека?

Я не в силах забыть тебя. Прошло уже столько времени, но, увы, сердце мне не подвластно. О, если бы встретиться вновь сегодня ночью и забыть страдания разлуки!»

Я ответила:

Верно, ведомо вам,
что живу я, обет не исполнив,
и поныне в миру -
лишь о том скорблю и печалюсь,
год за годом сетую горько…

Вечером, когда час Петуха был уже на исходе и я собралась было прилечь отдохнуть, государь неожиданно посетил меня.

— Я еду кататься на лодке. Поедем с нами! — сказал он. У меня вовсе не было настроения для подобных забав, и я не двигалась с места, но государь настаивал. — Переодеваться не надо, это платье сойдет… — сказал он, помогая мне потуже завязать пояс моих хакама.

Я. удивилась: с каких пор он вновь стал так нежен и внимателен ко мне? Однако едва ли минутный порыв мог искупить страдания, что довелось мне испытать за два года. И все же, понимая, что дальше противиться не пристало, я утерла слезы и последовала за государем. Уже смеркалось, когда мы сели в лодку и отчалили от Рыбачьего павильона.