Непростая история

Как бы ни относился Кирилл к тому, что говорил инженер, он не мог не отметить про себя, до чего хорош был Одинцов в эту минуту! Его тонкое лицо казалось одухотворенным, движения маленьких, красивых рук были плавны и округлы, хорошо поставленный, воркующий голос мог убедить в чем угодно. Да, такие вот блистательные циники, наверное, нравятся девушкам больше, чем робкий парень со своей первой неумелой любовью! Соблазнительно-бесстыдные речи скорее зажгут иное сердце, чем застенчивое признание и недомолвки. Было от чего прийти в уныние!

И вдруг Кирилл насторожился: говоря о том, что гимназическое поклонение ныне не в моде, Одинцов рассказал о чеховском гимназисте, который повел даму в ресторан. Денег у него было рубль двадцать копеек, счет подали на сумму в три раза больше. Владелец ресторана выдрал его за уши, гимназист заплакал, после — скучный разговор с дамой об Абиссинии... Так вот почему весело хохотала Лера в электричке после «Эрмитажа», вот от кого она слышала эту историю.

— Прощайте, Виктор Алексеевич! — сказал он, останавливаясь. — Мне... в другую сторону.

— Туда? — Одинцов, улыбаясь, показал на обрыв. — Не советую, Малышев, жизнь прекрасна! — Он поколебался минуту, продолжать ли, затем спросил небрежно: — Да, хотите пари на прощанье: удастся мне отбить у вас Леру или нет?

Кирилл чуть не задохнулся от такой наглости, высказанной к тому же с приветливой улыбкой.

— Вы... вы... какая же вы скотина, Одинцов!

— Грубите, Кирилл Васильевич? — Инженер был предельно вежлив, он впервые назвал молодого человека по имени и отчеству. — Не скрою, вы даете мне этим моральное преимущество.

— Я не боюсь вас, Одинцов!.. И я буду с вами бороться, слышите?.. Всеми средствами...

— Монологами на вечерах самодеятельности? Или через стенную печать? Но вы забыли: я ухожу из треста. Или вы пришлете анонимку в институт?

— Вы не только подлец, Одинцов. Вы еще и трус, да, трус! — Кирилл яростно рубанул воздух сжатым кулаком.

Виктор Алексеевич, щурясь, смотрел на него, но это был уже не знакомый, ласковый прищур, который привык видеть Кирилл. Так прищуривает глаз стрелок, чтобы лучше прицелиться.

— Фи, как грубо, Кирилл Васильевич! Поэт, мечтатель — и вдруг такая проза. А я-то собирался вас со своей невестой знакомить... Хотите продемонстрировать свою физическую силу? В длине рычагов и в весе у вас явное преимущество.

Нет, инженер не был трусом, он стоял в спокойной выжидательной позе. А когда молодой человек, не зная, что делать дальше, сбежал с откоса, Одинцов беспокойно крикнул сверху:

— Постойте, куда вы, ненормальный?

Перепрыгивая через канавы с риском подвернуть ногу, Кирилл ругался вслух, в груди его все клокотало, а на глазах — от ветра ли, от обиды — выступили слезы; он не хотел, чтобы их увидел Одинцов. Пробегая мимо дерева, он с такой силой ударил по шершавой коре, что содрал кожу на ладони.

Речная вода, которой умылся Кирилл, несколько охладила его. С яростным аэропланным треском промчался глиссер, подняв белые буруны. Волны дошли до берега, колыхнули ветки старого разлапистого вяза, склонившегося к воде.

* * *

На следующий день Кирилл до начала работы молча положил на одинцовский стол конверт с деньгами: с вечера пришлось обегать всех друзей и знакомых. Если б не полученный Гришей в издательстве аванс и не Лешкина щедрость, неизвестно еще, удалось ли отдать долг. Виктор Алексеевич небрежно сунул конверт в карман. Похоже было, что инженер хочет что-то сказать, связанное со вчерашним. Кирилл отошел, не желая разговаривать с ним. С этим покончено!

Никогда еще Кирилл не писал так увлеченно, как в первые вечера после отъезда Леры. Некого было провожать, не к кому мчаться в Подрезково, а столько накопилось невысказанного:

Все лучшие слова
И сочетанья их
Дарю тебе, едва
Они сложились в стих.

Все лучшие дела

Тебе я посвятил...

В конце вещи найдет свое место последнее его объяснение с Одинцовым, причем герой поэмы будет говорить более умно, чем сам он, и вести себя станет куда как решительно.

Кажется, он сумеет сделать неплохой подарок к Лериному возвращению. А это важнее, чем вечерний строительный, о котором не устает напоминать Антонина Ивановна. Институт нужен ему одному, а поэма — и Лере! Дело ведь не только в опубликовании вещи, дело в том, что печальная судьба героини поэмы должна будет подсказать кое-что самой Лере.

Когда от усталости тяжелела голова, Кирилл шел на улицу. У него были свои излюбленные маршруты: Большой круг и Малый круг — называл он их. Первый оставлялся на воскресенье или на праздничные дни, так как требовал много времени. Он начинался у Новодевичьего монастыря и вел излучиной реки от Окружного моста к Крымскому. Можно было идти по тропинке над самой водой, глядя на сновавшие по реке лодки, катера, речные трамваи, а можно было подняться на высокий склон Ленинских гор и любоваться оттуда необъятной панорамой Москвы, знакомой с детства и в то же время что ни день меняющейся.