Непростые истории о самом главном, сборник рассказов. Современная проза

– Чего у тебя жена такая не гламурная? – спрашивали меня друзья. – Знаться ни с кем не хочет, по бутикам не ходит, фитнесом не занимается, да и вообще, ногами земли не касается.

– Ничего, – отвечал я, – пусть парит в воздухе, я за двоих на земле стою.

Мне нравилось в ней то, чего у меня самого не было. И эту поднебесность я сразу рассмотрел, как только увидел ее в первый раз в затрапезном городке, где Настя родилась – я там по делам оказался. Не красавица она, нет, ноги от шеи не растут, волос белый до поясницы не струится, но есть в ней что-то, чего в других не найдешь. Она вообще ни на кого не похожа: глаза с татарщинкой, чуть раскосые, смотрят так загадочно, как будто их обладательница знает что-то такое, о чем все остальные даже не догадываются.

Теперь я понимаю, что она знала: как по мужикам бегать после своих бесконечных хождений по галереям. Вот тебе и дитя искусства! И ведь понимала, дрянь, что вскоре за мной папарацци по следам ходить начнут, и журналюги будут под меня копать, как под всякого приличного политика.

Я вышел на улицу и сел в машину. Темнело. Предновогодняя Москва манила огнями.

– Гони домой, Вадик! – сказал я водителю.

На пороге меня встречала Марья Семеновна, наша домашняя помощница, лицо ее было заплакано.

– Витя, – она впервые обратилась ко мне по имени, нарушив субординацию, не добавив отчества, и по-матерински обняла, – ваша жена уехала. Она не оставила письма, просила только передать на словах, что полюбила другого, и не хочет, чтобы ее искали. И обернувшись на пороге, Настенька добавила, что так будет лучше для всех…

Нота вторая

Моя верная подруга Москва провожает меня на вокзал. Москва предновогодняя: оглашенная, щедрая, матрешка румяная, баба лукавая, торговка крикливая, крепкая, ладная, до забористого словца охочая, громко зазывает в торговые ряды, выдыхая густой пар ароматных булок. Нет ничего вкуснее, чем хрустящая горячая хлебная корочка, исходящая паром на морозе. И даже я – не любительница хлеба – не в силах удержаться от соблазна купить булку и нетерпеливо надломить корочку. А над головой вальяжно шествуют тяжелые, как бабы на сносях, зимние облака. И жить хочется, как никогда!

Новый год – это запах мандаринов. Я люблю мандарины, так же, как любил их режиссер и художник Сергей Параджанов. И так же, как он, я рассыпаю их на подоконнике за неделю до Нового года и маленькие солнца согревают сугробы за окном.

Этот Новый двухтысячный год был особенно важен для нас с Витей, потому что он наконец-то пробился в политику, а мне всегда казалось, что как только первая единичка тысячелетия сменится на двойку, весь мир изменится. Цифры значат так много! Вся жизнь – это бесконечные сочетания цифр. А для меня двойка имеет роковое значение.

Два месяца назад я впервые обратилась в частную клинику – головные боли замучили. Анализы показали, что у меня опухоль… странная опухоль – врачи с такой раньше не сталкивались. Они даже хотели написать об этом в медицинские журналы, но большие деньги обеспечили строгую конфиденциальность. Мне осталось жить два месяца. Оперировать было нельзя, поэтому медики боролись, как могли, чтобы хоть немного продлить мне жизнь.

А я обманывала собственного мужа, потому что не в силах была рассказать, что происходит на самом деле. Тяжелый взгляд Виктора, его бессонные хождения по кабинету… он подозревал меня в измене. Да будет так! Пусть злится, считает меня дрянью и чувствует себя благодетелем, который осчастливил провинциальную Золушку, а она ответила черной неблагодарностью. Ему нужна эта злость, которая прогонит боль!

Мы с Витей очень разные. Если сравнивать нас с живописью, то я – карандашный набросок ненастной осени. Художник был нетерпелив или рассеян: незаконченные линии слегка обозначенных деревьев, небрежно растушеванная завеса дождя. А Витя – натюрморт фламандцев: чувственный розовый срез мяса, яркая плоть истекающих соком фруктов, тяжесть угрюмых рыб, укрытых яркой зеленью.

Он умеет жить, наслаждаясь каждым мгновением. Ест жадно, но не оттого, что голодал когда-то, а потому что сознает: заслужил, заработал. Ложась в постель, крякает от удовольствия, широко раскидываясь на шелковых простынях. Моется шумно, фыркая, как тюлень, а после сильно, до красноты, растирается полотенцем. Ростом он невысок, но крепок, коренаст, и в каждом движении чувствуется бычья мощь. Человек Марса – воинственный, чувственный, жесткий со всеми, кроме меня.

Как у всех диктаторов по натуре, у него была Ахиллесова пята – я. И если со мной случится страшное, Витя этого не переживет. Чем выше башня – тем страшнее падение.

Кто знает, как пусто небо

На месте упавшей башни?

Не помню, кто это написал – я стала забывать имена. Впрочем, вспомнила: это Анна Ахматова. Поэтому я решила исчезнуть до того, как болезнь проявится: отек закроет лицо и я потеряю разум. Но как это сделать? Уехать к маме – он примчится в тот же день, станет выяснять причину и не успокоится, пока не докопается до истины. Я перебрала множество вариантов, пока судьба не подала мне знак: ты на правильном пути, вот он – выход!