Непротивленец Макар Жеребцов

- Иди отсюда, гад подколодный! Чего ты лезешь не в свое дело?!

Макар посмеялся кротко, снисходительно, ласково. Он знал драчливый характер Ивана.

- Ах, пошуметь бы?.. Ах, бы да сейчас развоеваться бы?.. Эх, ты. Ваня и есть.

Иван и в самом деле взял почтальона за шкирку, подвел к двери и дал пинка под зад:

- За совет!

Макар пошагал дальше по улице. Потирал ушибленное место и шептал:

- Нога у дьявола - конская.

И начинал рассказывать встречным:

- Иван Соломин... Зашел к нему, у них пыль до потолка: не могут имя сыну придумать. Я и подскажи им: Митрий. У него свояк в Магадане - Митрий...

Но Макара не хотели слушать - некогда. Да и мало на селе в летнюю пору встречных.

И вот наступало воскресенье. В воскресенье Макар не работал. Он ждал воскресенья. Он выпивал с утра рюмочку-две, не больше, завтракал, выходил на скамеечку к воротам... Была у него такая скамеечка со столиком, аккуратная такая скамеечка, он удобно устраивался - нога на ногу, закуривал и, поблескивая повлажневшими глазами, ждал кого-нибудь.

- Михеевна!.. Здравствуй, Михеевна! С праздничком!

- С каким, Макар?

- А с воскресеньем.

- Господи, праздник!..

- Сын-то не пишет? Что-то давненько я к тебе не заходил.

- Некогда, поди-ка, расписываться-то. Тоже не курорт - шахты-то эти.

- Всем им, подлецам, некогда. Им водку литрами жрать - на это у них есть время. А письмо матери написать - время нет. Пожалуйся на него директору шахты. Хошь, я сочиню? Заказным отправим...

- Ты что, сдурел, Макар? На родного сына стану директору жалиться!

- Можно хитрей сделать. Можно послать телеграмму: мол, беспокоюсь, не захворал ли? Его все равно вызовут...

- Тьфу, дьявол! Тебе что, делать, что ль, нечего, - выдумываешь сидишь?

- А учить подлецов надо, учить.

Старуха, злая, обиженная за сына, шла дальше своей дорогой.

- Боров гладкий, - бормотала она, - ты их нарожай сперва своих, потом жалься. Подымется ли рука-то?

- Человека - пока не стукнет, до тех пор он не поймет, - говорил сам с собой Макар. - На судьбу обижаемся, а она учит, матушка. Учит.

Проходили еще люди. Макар заговаривал со всеми, и все в таком же духе - в воскресном. Подсказывал, как можно теще насолить, как заставить уважать себя дирекцию совхоза. Надо только смелей быть. Выступать подряд на всех собраниях и каждый раз - против. Они сперва окрысятся, попробуют ущемить как-нибудь, а ты на собрании и про это. Важно - не сдаваться. Когда они поймут, что с тобой ничего нельзя сделать, тогда начнут уважать. А то еще и побаиваться станут грешки-то есть. У кого их нету?

- Дак ведь возьмут да и выгонют.

- А куда выгонять-то? Дальше-то?.. Это ж не с завода.

Где-нибудь часа так в два пополудни к Макару выходил дед Кузьма, выпивоха и правдолюб. Опохмелиться у него никогда денег не было.

- Дай на бутылку. Во вторник поплывем с зятем рыбачить, привезу рыбки.

Макар давал рубль двадцать - на плодово-ягодную. Только просил:

- Приходи здесь пить. А то поговорить не с кем.

Дед приносил бутылку плодово-ягодной, выпивал стакан, и ему сразу легчало.

- Вчерась перебрали с зятем. Тоже лежит мучается.

- Отнеси стаканчик.

- Ничо, оклемается - молодой. Мне этой самому - только-только.

- Жадный.

- Нет, - просто говорил дед.

- А взять-то тоже не на что? Зятю-то.

- Да есть у Нюрки... Она рази даст. Тут хоть подохни. Как жена-то?

- Хворает.

- Ты ее, случаем, не поколачиваешь тайком? - чего она у тебя все время хворает?..

- Ни разу пальцем не тронул. Так - организм слабый.

- Чудной ты мужик, Макар. Не пойму тебя. Нашенских, кто на глазах рос, всех понимаю, а тебя никак не пойму.

- Чем же я кажусь чудной? - искренне интересовался Макар.

- Ну как же? Подошло воскресенье - ты сидишь день-деньской сложа ручки. Люди ждут не дождутся этого воскресенья, чтоб себе по хозяйству чего-нибудь сделать, а тебе вроде и делать нечего.

- А на кой оно мне... хозяйство-то?

- Вот то и чудно-то. Ты из каких краев-то? Или я уж спрашивал?

- Недалеко отсюда. Что мне его, хозяйство-то, в гроб с собой?

- Ну, тебе до гроба ишо... Поживешь. Работа - не бей лежачего. И не совестно ведь! - искренне изумлялся дед. - Неужель не совестно? На тебе же пахать надо, а ты...

- Ни на вот эстолько. - Макар показывал кончик мизинца.

- А почто, например, ты то одно людям говоришь, то другое - совсем наоборот? Чего ты их путаешь-то?

Макар глубокомысленно думал, глядя на улицу, потом говорил. Похоже, всю правду, какую знал про себя.

- Не для этой я жизни родился, дед... Для этой, но гораздо круче умом замешан.

- Для какой же ты жизни?

- Сам не знаю. Вот говоришь - путаю людей. Я сам не знаю, как мне их: жалеть или надсмехаться над ними. Хожу, гляжу - охота помочь советом каким-нибудь... Потом раздумаешься: да пошли вы все!.. Как жили, так и живите - кроты.

- Хм.

- Так вот ходишь неделю, тыкаешься в ихные дела... Потом придет воскресенье, и я вроде отдыхаю. Давайте, думаю, черти, - гните дальше. А я еще какую-нибудь пакость подскажу.

- Во стерьва-то!