Нераспустившийся цветок

Мы кормим Розенберга и идем наверх. Между нами грусть, которую тяжело игнорировать. Я скучаю по ее смеху. Я получил умеренную версию его сегодня вечером, но он был не такой, как я его помню. Вивьен, в которую я влюбился, милая и нахальная с беззаботным отношением и страстью к пончикам. Я не видел, как она ест пончики на протяжении нескольких месяцев. Может, я ее слишком утомляю. У каждого есть точка преломления. Я боюсь, что Вивьен была такая отзывчивая или податливая со мной, что она может сломаться, и это было бы так неуловимо, что я бы этого даже не заметил, пока не было бы слишком поздно.

— Мне нужно в душ, — ее голос едва слышен, когда она проходит мимо меня в гардеробную, неся халат.

— Составить компанию?

— Неважно.

Моя голова падает — черт, все мое тело резко опускается. Когда что-либо между нами было неважно? Я сбрасываю рубашку и снимаю штаны и трусы.

Пар из душа выходит, когда я открываю дверь. Красные глаза смотрят на меня сквозь чернильно-черные волосы.

— Я все еще могу видеть твои слезы.

Ее красивое лицо искривляется, будто нож пронзает ее тело.

— Я не хочу снова прощаться, — всхлип вырывается из ее горла вместе с последним словом.

— Я останусь, — я притягиваю ее в свои объятия и позволяю воде смывать мои собственные слезы. Эта женщина — это все в этом мире, который, как я был убежден, не заполнен ничем. Может, так и есть. Может, по отдельности мы ничто, а вместе — все. Это на самом деле сумасшествие, думать, что в мире с населением более семи миллиардов людей, существует вероятность того, что мы не предназначены были жить по отдельности — что, возможно, просто возможно, мы нуждаемся друг в друге?

— Оли… — она поднимает взгляд на меня и прижимает свои ладони к моему лицу, — … люби меня.

Я закрываю глаза и накрываю ее руки своими. И затем… люблю ее.

Мои губы устремляются к ее, как магниты. Она — это все, что я когда-либо пробовал. Мои руки тают на изгибе ее груди, пока она не выгибает спину. Ее кожа — это все, что я когда-либо ощущал.

— Оли… — она шепчет мое имя. Это всё, что я когда-либо слышал.

Я провожу своими руками, за ними следуют губы, совершая медленное путешествие вниз по ее телу — чувствуя, пробуя, запоминая. Становясь на колени, я притягиваю ее к себе, и она медленно и мучительно отдается мне.

— Люби меня, — ее мягкие слова эхом отдаются в ушах, когда она оборачивается всем своим телом вокруг меня.

Я не в ладах сам с собой. Мое тело хочет двигаться вместе с ее, отдавая и принимая удовольствие, подобное которому я никогда раньше не ощущал, и никогда больше не узнаю. Мое сердце… хочет сохранить ее невинное совершенство… навсегда.

Она двигается против меня, ее тело молит о нашем идеальном удовольствии, и мое тело выигрывает у сердца. Я пробую ее губы, посасываю ее сладкий язык и массирую ее груди.

— Посмотри на меня, Вивьен.

Она открывает глаза, вода течет между нами, несколько капель цепляются за ее длинные ресницы. Когда я вхожу в нее, глубже с каждым разом, ее вишневые губы раскрываются и язык скользит вдоль нижней губы. Наше теплое дыхание смешивается.

Веки Вивьен тяжелеют, когда я тру ее клитор.

— Оставайся со мной, детка.

Она открывает их снова.

— Оли…

Мне это необходимо. Мне нужно увидеть что-то еще, кроме боли в глазах этой женщины. Мне нужно видеть страсть, любовь, жизнь… нас.

Хватая ее бедра, рык исходит из глубины моей груди, и я вхожу в нее так глубоко, что, клянусь, теряю рассудок и могу никогда его уже не обрести. Каждый мускул напрягается, когда я замираю, изливаясь в нее. Истощенный, я кладу свой лоб на ее. Мы обмениваемся слабыми улыбками, перед тем как наши тяжелые веки закрываются.

***

Вивьен растянулась на животе по диагонали моей кровати, обнаженная, удовлетворенная и моя. До этого момента я не осознавал, что задерживал дыхание в течение восьми недель. Как мне это удалось? Как можно жить без дыхания? Как я мог жить без нее?

Я обводил пальцем ее тату так много раз в свете луны, что, думаю, мог бы воссоздать ее с закрытыми глазами. Ее веселая и остроумная индивидуальность вызывает неожиданную улыбку на моем лице, когда я наедине. Ее красота — самая яркая звезда на моем небосклоне. А секс — неописуемый. Но это… обводя бутоны цветов и считая веснушки, я на небесах. Вивьен — мои небеса.

— Задумываешься, как я выглядела до всех тех чернил и отвратительных шрамов, которые они скрывают?

— Шшш… — я целую ее плечо. — Два часа ночи. Спи.

Она перекатывается на свою сторону и целует мою грудь.

— Это нормально. Иногда я пытаюсь представить, каким был Оливер до Кэролайн.

Я накручиваю прядь ее длинных волос на палец.

— И?

— И не могу. Что заставляет меня думать, что я бы не была частью той жизни, — она кладет ладонь мне на грудь в области сердца, расставив пальцы. — Поэтому, я больше об этом не думаю, потому что жизнь без Оливера Конрада — не жизнь вообще.