Наконец Джейн вступила во владение домом. Желая ускорить работы, она облачилась в рабочую спецовку, подвязала косынкой волосы и стала помогать декораторам, что немало удивило рабочих. Они совершенно не предполагали, что состоятельная дама может вести себя подобным образом, — однако вместе с тем поведение Джейн вызвало у них некоторое уважение. Каждый вечер, усталая и счастливая, она заваливалась в постель и спала без задних ног. Она нашла лесника, согласившегося привести в порядок окрестности, и распорядилась, чтобы тот не уничтожал ни кустика без крайней на то необходимости. И хотя лесник ехидничал на ее счет, разговаривая с приятелями, постепенно он все более проникался идеей Джейн. Она нашла также некую Маргарет с супругом, которые согласились прислуживать в доме и присматривать за ним, когда Джейн будет в отъезде. В Маргарет Джейн распознала такую же добродушную женщину, как и Мэй. Она не склонна была болтать и выкладывала все начистоту.
Настал очередной день рождения Джейн. Она праздновала его в одиночестве: ей стукнуло сорок. Годы уже не шли, а летели. Она улыбнулась, поскольку понимала, что в ее возрасте каждый человек испытывает нечто подобное. Впрочем, выглядела она очень даже неплохо. Появилось, правда, несколько морщин, но, повертев головой из стороны в сторону, она решила, что морщины скорее придают ее лицу некоторую добавочную выразительность, а вовсе не уродуют лицо. У Джейн еще совсем не было седины, а фигура по-прежнему оставалась стройной. Тот шарм, что она приобрела благодаря Роберто, по-прежнему оставался при ней. Даже в джинсах, с косынкой на голове она выглядела весьма элегантно.
Шотландский воздух излечил ее. Гуляя по своим угодьям, где не было и быть не могло никакой охоты и охотников, она наслаждалась покоем и тишиной, наслаждалась тем, что некуда и незачем более спешить. Открытый горизонт радовал Джейн перспективой: она подчас взбиралась на вершину холма и с восхищением любовалась окрестностями, которые теперь всецело принадлежали ей, Джейн Рид, девочке из рабочей семьи.
В один прекрасный день прибыл большой грузовик: прознав о том, что Джейн купила себе новый дом, Алистер решил прислать ей все те вещи, которые принадлежали ей в респринский период. Кроме всего прочего, он прислал ей коробку с письмами и фотографиями. Она весь день читала и перечитывала письма Алистера к ней, свои собственные ответы. Также прислал он ей и некоторые любимые книги.
Ее доверенные лица чуть ли не каждый день напоминали, что Джейн следует вернуться в Италию, пока строительная лихорадка совсем не измучила ее. Не особенно того желая, Джейн все-таки начала паковать вещи. Она совершенно не хотела уезжать из полюбившегося ей дома. Всю жизнь Джейн приходилось жить в домах других людей, среди них не было ни единого, который бы она выбрала и обставила сама. Но, кроме того, этот дом нравился ей и тем, что здесь она никогда не жила с мужчинами, и потому ничто тут не отзывалось болезненными воспоминаниями. Ей неприятна была мысль об отъезде, однако она очень соскучилась по Джованни. Она была права, она, а не Мэй: нужно было провести некоторое время в разлуке, чтобы впредь уже более не расставаться.
Теперь Джейн точно знала, что делать. Она дистанцировалась от ребенка, чтобы проще было принять те решения, которые давно уже назрели. Будет лучше для Джованни, если он станет проводить большую часть года со своими итальянскими родственниками. Она не могла сделать из него настоящего итальянца, не могла обучить его итальянскому языку. Если бы он и далее оставался с ней, то через несколько лет ему пришлось бы отправляться в подготовительную школу, а ей была невыносима мысль о том, что английские дети презирали бы Джованни лишь за то, что в его жилах течет хоть и аристократическая, но — итальянская кровь. И потому Джейн обратилась к Эмилио и Франческе с просьбой оставить мальчика у себя, в их постоянно пополняющейся семье, чтобы Джованни вырос настоящим итальянцем. Она бы забирала его на каникулы, да и вообще навещала бы куда чаще, нежели когда-то навещала Джеймса. Конечно, кому-то могло показаться, что она нарочно отослала его подальше — но это было не так. Она приняла единственное верное решение относительно сына Роберто.
Она отправилась на пароме из Саутгемптона в Гавр. Сидя в баре у иллюминатора, она любовалась сероватым отливом вод Ла-Манша.