Неразгаданная тайна. Смерть Александра Блока

Люблю Тебя, Ангел-Хранитель во мгле.
Во мгле, что со мною всегда на земле.

За то, что я слаб и смириться готов,

Что предки мои – поколенье рабов,

И нежности ядом убита душа,

И эта рука не поднимет ножа…

Но люблю я тебя и за слабость мою,

За горькую долю и силу твою.

Что огнем сожжено и свинцом залито —

Того разорвать не посмеет никто!

Да… Сила этой женщины была действительно огромна. Она вошла в жизнь Блока и в его семью как сознательная разрушительница всего «бекетовского». «Яд нежности», такое воспитание чувств, которое делает человека беззащитным перед грубыми прикосновениями реальной жизни, замкнутость сознания в кругу семейных традиций и отношений, прошлое, пусть милое и благородное, которое подавляет настоящее, – все это «бекетовское» было не только враждебным ей, но и, по ее ощущению, препятствием на пути (верном пути!) ее мужа.

В «бекетовском» она не принимала попытку спрятаться от жизни, от перемен, властно вторгающихся в жизнь. Она нападала даже на фамильные черты внешности родных мужа, на ту породистую некрасивость, какую с такой точностью показал Блок, набрасывая в статье «Михаил Александрович Бакунин» портрет своего героя. Была тут и ревность, но было и звериное и детское чутье реальной опасности.

Бескорыстная и щедрая, под стать мужу, готовая легко и без «нажима» поделиться последним, она вместе с тем вряд ли была доброй. «Божественного» в Любови Дмитриевне ничего не было. Но человеческий ее масштаб, масштаб личности – был огромен. И особой ее чертой была та детскость, которую неустанно отмечал в дневниках, письмах, разговорах ее муж. Это была именно детскость, а не инфантильность прелестного, беспомощного создания (как в «Ариадне» Чехова – «Жан, твою птичку укачало!»).

Блок много рисовал – все непритязательные, юмористические рисунки. И Любовь Дмитриевна – «маленькая Бу» (ее он рисовал больше всего) – всегда изображена на них как девочка в детском платьице, с детской важностью, но и с суровой настороженностью вступающая в «мир взрослых».

Какой-то «игрой в песочек» было ее коллекционирование старинных кружев и фарфоровых черепков («Би-и-тое, рва-аное», – нараспев комментировал ее находки Блок), и увлечение французским театром, вернее, великолепным французским языком актеров этого театра, так как пьесы – это Любовь Дмитриевна отлично понимала – были третьесортными. Выбор пьес она пыталась даже объяснить. И об этом сохранилась запись в дневнике Евгении Книповой. Блок поддразнивал жену за восхищение примадонной французской труппы Анриэтт Роджерс. «Вдруг Любовь Дмитриевна спрашивает: „Саша, что это я вчера такое умное сказала – про то, почему она только дрянь играет? (Хватается за лоб.) Вот забыла! Саша, что же это было? Такое умное!“ Он смеется с бесконечной нежностью, показывая мне на нее глазами. Я тоже смеюсь».

Но вернемся в Шахматово, где уже обозначаются контуры будущих событий. Итак… По дорожке сада идут Блок и Любовь Дмитриевна. «Любовь Дмитриевна, молодая и розовощекая, в розовом, легком капотике, плещущем в ветре, с распущенным белым зонтом над заглаженными волосами, казавшимися просто солнечными, тихо шла средь цветов и высоко качавшихся злаков. Александр Александрович, статный, высокий и широкогрудый, покрытый загаром, в белейшей рубахе, прошитой пурпуровыми лебедями, с кудрями, рыжевшими на солнце, в больших сапогах, колыхаясь кистями расшитого пояса, – „молодец добрый“ из сказок, а не Блок». Навстречу им выходят Белый и Соловьев. Любовь Дмитриевна им любезно улыбается, Белый слегка наклоняет голову в поклоне и они все вместе идут по саду. А вечером, за самоваром, между ними будут разгораться жаркие споры. Люба все чаще хранила молчание, Блок, от природы немногословный, больше позволял высказываться другим, чем говорил сам. Но… Именно в эти несколько недель он чувствовал, что они с Белым родственные души. Близки настолько, что однажды он открыл ему сокровенное. Дескать, он себя знает… Его принимают за светлого, а он темен. А потом, торопливо, точно боясь, что сам собьется или его перебьют, стал говорить о коснении в быте, о том, что он не верит ни в какое светлое будущее, что минутами ему кажется, что род человеческий погибнет, что он, Блок, чувствует в себе косность, и что это, вероятно, дурная наследственность в нем (род гнетет), что старания его найти выражения в жизни – тщетны, что на чаше весов перевешивает смерть: все мы – погаснем все ж; иное – вне смерти – обман. Говоря это, он натянуто улыбался и старался не смотреть на Белого. Но то, что сказал, волновало его всерьез, а несколько позднее вылилось в основную тему «Возмездия». Расшифровывалось это название так: возмездие – отец Александр Львович Блок, которого он в себе чувствовал.