Нос у нее не был загорелым, и она пополнела — в тридцать лет естественно весить больше, чем в шестнадцать, но в остальном она выглядела так же, как тогда, перед моим домом. И лицо ее еще не совсем замкнулось. Я сразу увидел, что она узнала меня и что она знала, что я приеду. Наверное, она сделала в своем досье указание, чтобы ей сообщили, если я стану разыскивать ее. Надо подумать, как это следует понимать.
Она приоткрыла решетчатую дверь, как я перед представителями Гуманного Общества, и спросила:
— Что вам нужно?
Я не видел ее раньше сердитой, даже тогда, когда напустился на нее у ветеринара.
— Я хотел повидаться с вами.
Я подумал было, что скажу, будто мне попалась ее фамилия, когда я работал над очерком, и захотелось узнать, не та ли это особа, с которой я когда-то встречался, или что я пишу о последних домах с солнечным отоплением старого типа. Но я произнес лишь:
— Сегодня утром я увидел на шоссе мертвого шакала.
— И подумали, что я убила его? — Она хотела закрыть дверь, но я придержал ее.
— Нет. — Я отнял руку от двери. — Нет, конечно, я этого не думаю. Можно мне войти? Я просто хочу поговорить с вами.
Маленькая девочка подошла к двери, держа игрушечные автомобильчики в подоле розовой маечки, и с любопытством смотрела на нас.
— Иди домой, Яна, — сказала Кэти и открыла решетчатую дверь пошире. Девочка проскользнула в эту щель. — Иди на кухню. Я тебе сделаю прохладительный напиток.
Кэти посмотрела на меня:
— Сколько раз мне снился кошмарный сон: я подхожу к двери и вижу вас перед собой.
— Тут на самом деле очень жарко, — проговорил я совсем как Хантер. — Можно мне войти?
Она открыла дверь настежь.
— Мне надо дать дочке попить. — Она пошла на кухню, а девчурка, приплясывая, бежала впереди.
— Какой ты хочешь напиток? — спросила дочку Кэти.
Та крикнула:
— Красный!
Кухонный столик стоял напротив плиты, холодильника и охладителя для воды, а дальше кухня немного расширялась, и в этом углублении стоял стол со стульями. Я положил айзен на стол и сел возле сам, чтобы она не предлагала перейти в другую комнату. Кэти сняла с одной из полок пластмассовый кувшин и подставила его под кран бака с водой. Яна запихнула свои автомобильчики в кухонный столик, залезла на него и, усевшись, стала открывать дверцы стенного шкафчика.
— Сколько лет вашей девочке?
Кэти, не ответив, достала из ящика возле плиты деревянную ложку, взяла кувшин, уже полный воды, и подошла к столу.
— Ну, ты нашла «Прохладу»? — спросила она дочку.
— Да, — ответила девочка. Но это была не «Прохлада», а какой-то розовый кубик, с которого она содрала пластмассовую обертку. Когда она бросила его в кувшин, вода зашипела и стала красной. Настоящая «Прохлада», должно быть, исчезла так же, как отходили в прошлое фургоны «виннебаго» и дома с солнечным отоплением старого типа. Или изменилась до неузнаваемости. Как Гуманное Общество.
Кэти перелила красную жидкость в стаканчик, на котором был наклеен бумажный кит.
— Она у вас одна?
— Нет, есть еще мальчик. — Она отвечала как бы нехотя, хотя, раз я запросил ее биографию, мне все эти сведения уже были доступны. Яна спросила, можно ли взять булочку, и ушла с булочкой и стаканчиком во дворик. Я слышал, как затворилась решетчатая дверь.
Кэти поставила кувшин в холодильник и прислонилась к кухонному столику, скрестив руки на груди.
— Что вам надо?
Она стояла не в поле зрения айзенштадта, и лицо ее было в тени.
— Сегодня утром на шоссе я увидел мертвого шакала. — Я нарочно говорил негромко: чтобы расслышать, ей надо было наклониться вперед, к свету. — Его раздавило машиной, и он лежал так странно. Он был похож на собаку. Мне захотелось поговорить с кем-нибудь, кто помнит Аберфана, с кем-нибудь, кто знал его.
— Я его не знала. Я только убила его, помните? Так вот почему вы приехали, потому что я убила Аберфана, да?
Она не смотрела в сторону айзенштадта, даже не взглянула на него, когда я ставил его на стол, но мне вдруг показалось, что она знает, чего я добиваюсь. Она все еще держалась вне поля зрения аппарата. А если прямо сказать ей: «Да, это правда. Я это сделал, потому что вы убили его, а у меня не осталось его фотографий. Вы у меня в долгу. Я ведь уже не смогу получить фотографию Аберфана, но вы обязаны дать мне возможность сфотографировать ваше воспоминание о нем».
Но она ведь не помнила его, ничего не знала о нем, видела его только, когда мы ехали к ветеринару и Аберфан лежал у меня на коленях, смотрел на меня и уже умирал. Незачем мне было приезжать сюда и все это раскручивать заново. Совершенно незачем.
— Сначала я думала, что вы посадите меня в тюрьму, — сказала Кэти, — а потом, когда все собаки поумирали, — что вы убьете меня.
Стукнула наружная дверь, девочка сказала: «Я забыла автомобильчики» — и собрала их в подол маечки. Кэти мимоходом взъерошила ей волосы и опять скрестила руки.