Нерешенная задача

Истван удивился и как бы из-под лба, с интересом посмотрел на своего нанимателя, но подумав, ответил:

— По-разному. Кто-то с 60 лет начинает, а кто-то в 70 лет. Ну… а кого-то просто не затрагивает.

Войцеховский опять задумался и тихо произнес:

— Рано что-то. — чего совершенно не понял Истван.

Ну… рано, ни рано. А самое важное здесь было то, что на протяжении всей их совместной жизни, графиня не любила шутить, это не в её стиле. Письмо не понялось ни с какой стороны, но понятно было только одно, что ему придется ехать. Потому что, даже если это и шутка, супруга вправе будет обижаться на столь равнодушное к ней отношение. И это нарушало все его планы и это разозлило и расстроило. А ехать было нужно!

Он приехал в Санкт-Петербург, когда графиня уже вставала с постели и её так называемые подруги пытались врачевать тибетскими травами, купленными у таинственнейшего человека северной столицы — Бадмаева. Она потихоньку привыкла к своей ставшей шумной квартире и своим посетительницам. «А может так и надо? Уже смирившись, думала она и даже где-то начинала сожалеть о том, что так поспешно вызвала сюда Войцеховского. Передумав все свои приключения за последнее время, она решила утаить о знакомстве с таинственным старцем, лечившим изгнанием грехов в бане всех прибегающих к нему особ женского пола. Она и не знала как об этом преподнести и её охватывал ужас при мысли, что она поддалась влиянию темных сил, потеряла над собой контроль и поехала в баню, к голому провидцу! «О, дева Мария! И это на старости лет!»: повторяла она про себя. К ней всегда кто-то приезжал, столица жила весело, роскошно и беспокойно! Она даже уже, оставаясь в одиночестве, ощущала некую непривычность и дискомфорт. И чаще всего к ней заезжала именно принцесса Милица, Стана, «генеральша Лохтина», Серафима Гирчич и певица Бабич, близкая подружка Серафимы и с такой же сомнительной репутацией. Но сомнительная репутация их касалась не морального аспекта жизни, а политического. Ходили слухи, что в своем салоне, где оказывались не только услуги косметические, массажа, но и интимные, они принимали у себя и даже укрывали от полиции революционеров и разночинцев. И опять, слушая подробные комментарии о роде деятельности всех этих женщин от своей секретарши Зинаиды, хоть и будучи совершенно далекой от политики, графиня никак не могла соединить не соединяемое и понять, как могут быть даже просто знакомыми такие совершенно разные женщины?! Ну, взять, хотя бы принцессу Милицу и Серафиму Гирчич. А дело было проще «пареной репы», как опять-таки, говорят в русском языке. Эти женщины и познакомились, и соединились только лишь на одной почве — Григорий Распутин, так как стали яростными его поклонницами и любительницами походов в баню. Их соединила огромная тайна, которую они скрывали от всех других непосвященных. И только если в их круг отец Григорий приводил новую пассию, они дружелюбно делили эту тайну и на неё. Они и не планировали надолго заводить тесные приятельские отношения с хладнокровной немкой, но как только узнали о том, что она вызвала в Санкт-Петербург своего супруга, писанного красавца, их визиты стали частыми и навязчивыми под предлогом беспокойства за здоровье приятельницы, ведь конкретный день приезда князя Войцеховского никто не знал. Еще в прошлый приезд этой интересной и яркой четы в столицу, красота, статность и высокий интеллект молодого Артура пленил очень многих особ высшего общества. И хотя эти вздохи, по их отъезду, быстро улеглись, воспоминания о молодом князе, как принце из сказки, жгучем брюнете, полувосточной, полуевропейской внешности, остались.

ГЛАВА 44

Когда Войцеховский прибыл в Санкт-Петербург, он планировал только на несколько дней. Погода стояла теплая, Санкт-Петербург дышал волнительно и всегда в нем ощущалась некая нервозность, таинственность, непредсказуемость. Еще в поезде он слушал разговоры о революции, всколыхнувшей этот город и о том, что, якобы император с императрицей готовятся совсем покинуть Россию, спасая свою свободу. Это была Первая рабоче-крестьянская революция, подавленная царизмом в крови. Бунтовал народ открыто, вплоть до драк, выказывал свое недовольство. Весь накал её пришелся на зиму и весну, а сейчас только везде шли пересуды. Артур Войцеховский почувствовал, сколько гнева то таит в себе сердце простого народа, при словах о революции ярко блестели глаза, повышались эмоциональные нотки в голосе, народ уже не хочет смиряться, народ уже почуял, что можно и должно как-то по-другому. Чья в этом была вина, Войцеховский не знал, для этого необходимо было здесь жить, впитать в себя этот дух, проникнуться создавшейся обстановкой. Он только ехал и в голову ему пришла мысль: «Если император с императрицей решились бежать из страны, то сильной такую власть уже никак не назовешь, бегство — вечный удел слабых! Но, если ударит во всю мощь в одном месте, вибрации прокатятся на большие расстояния».