— У нас не «балаган», дорогуша. Врач прежде всего должен включать мыслительный аппарат и думать, все подвергать сомнению и только при перевесе каких-то фактов, приниматься за дело. А вы слепо доверились моему распоряжению, а мозг так и не задействовали. Ну, пойдемте к нашему страдальцу.
И она так же спешно поплелась за ним, опять-таки, ничего не поняв. Если она не должна была браться лечить в травматологическом отделении больного сыпучим тифом, а обязана перенаправить его в «терапию». То зачем тогда смотреть его пошел он сам, а не сделал так, как пытался только что научить её?
Осмотрев больного, Александр Николаевич заставил его сесть. Набрал в гуттаперчевый балон теплой воды и всю влил ему в рот. У больного вышла масса тягучей, темной слизи, а врач продолжал спринцевать ему рот, как бы все не боялись, что больной задохнется. С каждым новым спринцеванием слизь выходила снова и снова и все были поражены, сколько её могло уместиться в горле человека!
Он закашлялся, но с каждым откашливанием ему становилось лучше.
— Ну, ну. Откашляйтесь и плюньте — властно командовал Александр Николаевич. И, больной, наконец совсем пришел в себя, его дыхание стало совершенно свободным.
Когда все вышли из палаты, врач повернулся к Анни и грозно смерил её взглядом, только неким шестым чувством она распознала, что вся его грозность, напускная. Глаза смотрели весело и очень внимательно!
— Я ему колонквиту дала, — слабым голосом произнесла женщина.
Тот покачал головой:
— Ай. Ай, такому слабому …так ведь и убить можно! Да и какие показания были для этого? Просто больной глотает при воспалении плохо, вот и накопилось во рту столько грязи и слизи. …Назначайте антибиотик, иначе до утра он не дотянет, — и резко развернувшись, ушел.
От нервного напряжения, у неё чуть ли не спазмы мышц начались. Она, вся бледная прислонилась к стене. Ни в одной из прочитанных ею книг не было сказано о таком осложнении при тифе. Она чувствовала себя настолько глупой и невежественной.
Отработав еще одну в неурочную смену, она домой чуть «притянула» свое уставшее тело. Когда в дверях её, как всегда, встретил Гриша, ей от ощущения своей слабости и беспомощности, просто хотелось упасть в его большие руки и забыться. Он, опять-таки, неким шестым чувством почувствовал это, а может все прочитал у неё на лице. И сильное мужское кольцо больших рук обхватило её за плечи, и она разрыдалась у него на груди. Мы, в своих неудачах, первое что ощущаем, это чувство вселенского одиночества. А еще тяжелее было от приходящей мысли о том, что как же, как же она теперь будет? Словно почва ушла из-под ног. Ощущение никчемности бьет по голове, заставляя нас оставлять на задворках здравый смысл и нам кажется, что все кончено, и мы не состоялись и нам этого не дано, а что впереди — сплошная темень! Как это жестко!
К ним подскочила Светлана, на услышанные отголоски рыданий в коридоре, она даже перепугалась. За ней последовали в удивлении её гости. Но, Анни их не заметила. Гриша, передав Анни из своих участливых объятий, в объятья Светланы, пошел продолжать начатое собрание в их доме. А Анни, уже в своей комнате, все пересказала подруге. И как всегда, её мудрые, не по годам практичные советы привели женщину в чувства.
— Фи… — сказала ей та. — Так ты же благодарить должна Господа Бога за то, что с тобой приключилось! Кто шишки набивает так быстро и сильно, тот очень быстро и ускоренно растет. Ты, ты должна знать только одно — значит быть тебе очень хорошим врачом, раз так глубоко поранилась! Это только лишь это означает. И это проходят все — чтобы стать мастерами своего дела! А как же научиться то по-другому? Вот, после таких казусов, хороший врач мобилизуется, и на долго все запоминает на всю жизнь!
Еще чуть позже, Анни, испытывая, все-таки чувство глубокого одиночества, не стала сразу ложиться спать, хоть и была просто смертельно уставшей. Напившись чаю, она села, как всегда, на диванчике у камина, с карандашом и белыми листами в руке. Чтобы писать было удобней, она под листы подложила широкую книгу. Ей хотелось, обо всем происшедшем написать именно Игн. Почему-то сразу его она приняла сегодня ближе всех своему сердцу. И медленно, чуть еще прислушиваясь к разговорам, которые велись за столом у Григория с гостями, она передавала досконально все, что с ней произошло в больнице. Зная рвение друга к практическим знаниям и его сердобольную натуру, ей ему интереснее всего было это поведать.