Нерешенный кроссворд

Она наклонилась, чтобы взять чемодан. Окончательно оторопев, Стэнли почувствовал, что ему хочется убить ее. Когда она выпрямилась, он ударил ее ладонью изо всех сил сначала по одной щеке, затем по другой. Вера протяжно взвыла, слезы покатились по отпечаткам его руки, но она не произнесла ни одного слова.

После того, как машина отъехала, Стэнли тоже заплакал. Он, хныча, ходил по комнате, а потом присел и принялся колотить по дивану кулаками. Ему хотелось кричать и крушить все вокруг, но он боялся, что услышат соседи.

От слез левый глаз задергался сильнее. Он слезился и пульсировал даже после того, как Стэнли перестал плакать. Стэнли попытался придержать веко двумя пальцами, но оно все равно продолжало вздрагивать, словно было вовсе не частью его самого, а пойманным трепыхающимся насекомым со своей собственной жизнью.

Деньги Стэнли потерял. Он потерял их, все без остатка. И теперь, когда лицо его ужасающе бесконтрольно дергалось, он понял в водовороте мыслей, что в течение почти всей жизни эти деньги были единственной его целью, а обладание ими — открытием новой эры. Вначале он представлял тысячу или две, затем — восемь или девять, и наконец сумма возросла до двадцати тысяч, да еще в придачу две. Но всегда они были где-то там, впереди — почти не видное, но зовущее сокровище в конце лабиринта Чтобы завладеть им, он остался с Верой, примирился с присутствием Мод и, как сам себя уверял, никогда по-настоящему не стремился сделать карьеру. Растратил попусту всю жизнь.

Стэнли думал обо всем этом, но отнюдь не спокойно, его то и дело охватывала паника, он с трудом переводил дыхание. Наконец он понял истинное значение настоящего момента. Все, что было позади — пустая и горькая трата жизни, а впереди — ничего. Даже хуже, чем ничего, потому что теперь, когда Вера знает о его попытке лишить Мод жизни, да и полиция уже начеку, теперь, когда Пилбиму придется узнать, что весь его хваленый капитал — это просто крыша над головой, как можно надеяться прожить хотя бы один час, хотя бы еще одну минуту?

Он уставился на часы, следя за тем, как движутся стрелки, хотя на самом деле, конечно же, ничего не замечая. Вот и его жизнь была такой же — медленным, незаметным продвижением к полному краху. Каждая секунда, оставлявшая ситуацию как бы неизменной, на самом деле безжалостно приближала его к концу, к чему-то пусть и неизвестному, но наверняка еще худшему, чем теперешний ужас.

Небольшое забвение поможет ускорить ход времени. Он пошарил у себя в кармане дрожащей, подпрыгивающей рукой. Из той десятки, что он принес в пятницу, осталось восемь фунтов. Пивные еще закрыты, но винный магазинчик на Хай-стрит уже работает. Шатаясь, он прошел на кухню и ополоснул лицо над раковиной.

На улице было еще жарче, чем дома, но от свежего воздуха Стэнли поежился. Ходьба давалась с трудом. Он шел, как старик, или как человек, который долгое время был прикован к кровати тяжелой болезнью. Навстречу ему попалось всего несколько прохожих, да и те не замечали его, но Стэнли казалось, что все вокруг кишит невидимыми шпионами, которые следят за каждым его движением. В винном магазине он едва нашел в себе силы, чтобы заговорить. Ему никак не удавалось обратиться к другому человеку, разумному и спокойному. Голос зазвучал пискляво и слабо, и он не отрывал рук от лица, словно тем, что без конца вытирал его и разглаживал мускулы, он мог удержаться от конвульсивных дерганий.

Продавец, однако, уже привык к алкоголикам. Его лицо оставалось абсолютно невозмутимым и спокойным, когда он взял у Стэнли пять фунтов за две бутылки виски и еще один фунт за сигареты.

Вернувшись домой, Стэнли выпил полную рюмку виски, но не получил никакого удовольствия. Вместо того чтобы помочь ему забыться, виски просто-напросто притупило все его чувства. Он забрал одну бутылку и пачку сигарет наверх и лег на кровать, жалея в смутных мыслях, что сейчас не зима, а разгар лета, и поэтому темнота не наступит еще долго. Стэнли решил, что ему не нравится свет. Свет слишком разоблачает.

В его мозг ворвались непрошеные слова, и, лежа на спине, он придумывал к ним определения, соединяя и разбирая их, составляя анаграммы. Потом он понял, что произносит слова и определения к ним вслух, невнятным хриплым голосом. Но нервный тик временно прекратился. Стэнли продолжал говорить с собой еще какое-то время, прикладываясь иногда к бутылке и испытывая все растущее раздражение, оттого, что из-за выпивки забывает орфографию и теряет нить слов, которые начали вертеться у него перед глазами, образуя черные спирали.

Он нуждался в долгом глубоком сне, полном забвении, но вместо этого проснулся в девять, с головной болью, которая железной рукой сдавила ему виски. Было еще светло.