Лётчик набирал высоту, зажмурившись по привычке. В эти мгновения он чувствовал всегда одно и то же: животный страх.
«Животный страх» происходит вовсе не от слова «животное», как многие думают, а от слова «живот». Страх селится в животе и оттуда правит человеком.
Лётчик испытывал это чувство всякий раз, когда отрывался от земли и земля уходила из-под ног.
Но сегодня все было по-другому. Лётчик прислушался к себе: в животе под рёбрами было совершенно спокойно, умиротворённо и даже беспечно. Он предположил, что весь страх, отпущенный природой одному человеку, он израсходовал час назад, когда падал вниз, потеряв управление. Но это было час назад. А сейчас он не чувствовал ничего.
Лётчик приоткрыл один глаз и посмотрел вниз. Земля была зелёная и веселая. Он не поверил себе и открыл второй глаз. Было снова совсем не страшно и очень красиво.
Лётчик потянул на себя ручку управления, набирая высоту. С этой высоты уже можно было догадаться, что Земля круглая.
— Не боюсь, — снова удивился он. — Не боюсь! — крикнул он птицам.
Поднял лицо к близкому солнцу и крикнул в самое солнце:
— Не боюсь!
Солнце подрагивало лучами, будто радовалось вместе с лётчиком. Вертолет витиевато шёл в голубом небе, как гигантская радостная стрекоза.
Бабка Маланья сидела в своём дворе под вишней и пела на мотив «страданий»:
А у тебя, ну правда, Вань,
Твои друзья такая пьянь,
Такая пьянь, такая рвань,
Ну правда, Вань…
Председатель колхоза Мещеряков и «золотоискатель» по фамилии Чиж стояли посреди двора и слушали Маланьино народное творчество.
Во двор вошёл Мишка, присоединился к слушателям.
— Бабушка, — деликатно перебил Чиж, — а теперь что-нибудь старинное спойте, пожалуйста. То, что ваша мама пела или бабушка, например.
— Так это и есть старинное, — возразила Маланья. — Это мой дед ещё пел…
— Нет, бабушка. Это современное. Это слова Высоцкого.
— Так, может, мой дед его и знал.
— Вспомни что-нибудь ещё, баба Маланья, — попросил Мещеряков. — Подумай и вспомни.
— Щас вспомню, — пообещала Маланья и задумалась.
— Владимир Николаевич, — тихо спросил Мишка, — вот если у вертолёта выхлопную трубу законопатили и вертолёт упал. Что будет?
— Кому? Вертолёту?
— Да нет. Тому, кто законопатил.
— Что будет? Посадят.
— На сколько?
— Лет на десять.
— За что?
— Как — за что? Покушение на убийство и порча государственного имущества.
— Вспомнила! — сказала Маланья и заголосила на тот же мотив: — «Свистят, как пули у виска! Мгновения, мгновения!..»
— Это из Штирлица, — узнал Мещеряков.
Николай Канарейкин вошёл во двор, открыв ногой калитку.
Посреди двора стирала Вероника.
— Где твоя сестра? — грозно спросил Николай.
— В сарае.
Николай подошёл к сараю. Там было заперто.
— Таня! — позвала Вероника. — Тебя папа зовёт!
Николай хорошо дёрнул дверь. Дверь распахнулась.
На сене с распущенными по плечам волосами, как сестрица Алёнушка, сидела скорбная Танька.
— А ну встань!
Танька поднялась.
— Раздевайся! — приказал Николай.
— Зачем? — спросила Танька и стала расстёгивать кофточку.
— Наголо? — поинтересовалась Вероника.
— И ты тоже! Раздевайся! — заорал Николай на Веронику.
Вероника живо стащила через голову свои ситцевые одежонки. Скинула с ног сандалии.
Николай собрал платья и туфли и зашагал в избу.
Войдя в избу, Николай открыл шкаф и снял с плечиков весь девчоночий гардероб. Затолкал в большой сундук. Повесил сверху замок. Запер. Спрятал ключ в карман.
— Чего это ты делаешь? — В комнату вбежала жена Лялька.
— А ты помалкивай! А то и твои запру! Вырастила вертихвостку. За парнями бегает! Милиция удержать не может!
Николай выскочил во двор. Лялька за ним.
Девочки стояли жалкие, в одних трусиках и лифчиках. Жались к стене сарая.
Лялька всхлипнула.
На шум появился дед.
— Чего случилось-то? — спросил дед Егор.
— Из дома ни на шаг! В сарай! — Николай выкинул руку полководческим жестом.
— Чего это я в сарай пойду? — огрызнулась Танька. — Что я, корова?
— Ты как с отцом разговариваешь?!
Николай подошёл к дочери и влепил Таньке затрещину Вероника завизжала, будто её режут.
Против дома стали останавливаться любопытные.
— Ты чего это разорался? — спокойно спросил дел Егор.
— А ты не лезь! — приказал Николай. — Развёл демократию! Вот тебе результат!
Дед подумал и врезал Николаю по шее, да так, что тот пробежал вперёд несколько шагов.
И самое ужасное заключалось в том, что все это видели.
Николай сильно заморгал, чтобы не заплакать. Потом крикнул деду Егору:
— У меня, между прочим, четыре медали и орден за трудовые заслуги!.. А! Делайте, что хотите…
Махнул рукой. Залез в сарай и заперся.
— Ну, вот, — на глазах у Ляльки выступили слезы. — Ушёл… Довели человека! — Она зарыдала в голос.
— А ну помолчи, — сказал ей дед Егор.
Лялька послушно затихла.
Во дворе наступило тягостное молчание.
И именно в эту самую неподходящую минуту к дому подошли Мещеряков, Чиж и Мишка.
— День добрый! — бодро приветствовал семью Мещеряков.
— Ой! — ахнули Танька и Вероника и юркнули в дом.
— Егор Иваныч, знакомься! — предложил Мещеряков деду Егору. — Товарищ из телевизора.
— Чиж! — представился Чиж и пожал руку деду Егору, потом Ляльке.