Нерон

Нерон прочел письмо с полным спокойствием. С большим интересом он продолжал следить за состязанием борцов, а потом поднялся со стула и сам спустился на арену, чтобы помериться силами с одним из атлетов.

Во время ужина ему вручили новые донесения о ходе мятежа. Император бросил в ответ:

— Этот бунтовщик плохо кончит!

Он ни в чем не изменил своего дневного распорядка. По-прежнему занимался только игрой и пением. О деле Виндекса не вспоминал ни словом, будто его вообще не существовало. Он не отдавал никаких приказов и распоряжений и не собирался покидать Неаполь. Так прошло восемь дней.

За живое задели императора только манифесты Виндекса, в которых он высмеивал его песнопение и игру и называл Нерона Ahenobarbus (Рыжебородый) — то была кличка Домициев. Нерон тотчас направил письмо в сенат. Он извинялся, что не едет в Рим, и объяснял это тем, что у него болит горло. Сообщал также, что в будущем откажется от фамилии, взятой от приемного отца, и вернет свое родовое имя, которое Виндекс ныне использует как оскорбление. Он утверждал, что все, в чем его обвиняет этот мятежник, сплошная ложь. Нет нужды даже опровергать эти выдумки, достаточно привести лишь один пример наглости: Виндекс утверждает, что Нерон бездарный артист! А ведь он довел свой талант до таких вершин, посвятил искусству столько сил! Нужно ли более наглядное доказательство того, насколько безосновательны все остальные поношения?

Тем не менее жало Виндексовой язвительности глубоко вонзилось в сердце Нерона. Чтобы рассеять свои сомнения, он время от времени спрашивал кого-либо из окружающих:

— Знаешь ли ты более выдающегося артиста, чем я?

Он приказал объявить, что заплатит миллион сестерциев за голову Виндекса. Тот ответил на это встречным заявлением:

— Кто доставит мне голову Нерона, получит взамен мою!

Тем временем обстановка в Галлии накалялась со дня на день. Виндекс, хотя и целиком оримлянившийся, происходил из галльского рода. Его призывы находили отклики равно как у римской аристократии в провинции, так и у низших слоев населения, где чувство этнического отличия было еще сильно. Таким образом, он быстро сплотил вокруг себя почти сто тысяч вооруженных сторонников, хотя эти отряды и не представляли большой боевой ценности, так как им не хватало хорошей организации и выучки. Опаснее было то, что Виндекс стремился установить связь с наместниками соседних провинций и тоже склонить их к бунту против Нерона. Дурные известия поступили даже из Африки, где наместник Клодий Макр вел себя как удельный властелин.

Медлить было нельзя. Нерон наконец понял, что пора прервать свой неаполитанский отдых. По пути в Рим взгляд императора случайно упал на какое-то придорожное надгробие. Он тотчас повеселел и воздел вверх руки жестом благодарственной молитвы. Ибо надгробие было украшено рельефом: римский всадник топчет галльского воина. Император счел это добрым знаком.

Казалось, такое предзнаменование должно само собою разрешить все проблемы, предотвратить всю опасность. И Нерон тотчас по приезде в столицу снова отодвинул от себя вопросы государственного порядка. Он даже не созвал заседания сената. Провел только спешное совещание с несколькими сановниками во дворце. Остаток дня он посвятил осмотру и испытанию водяного органа, который недавно сконструировал механик Ктезибий из Александрии. Ночью, правда, Нерон приказал сенаторам собраться в дворцовых комнатах. Но вышел к ним только затем, чтобы детально объяснить конструкцию необыкновенного инструмента и похвастаться, что лично внес в механизм некоторые улучшения. Император заявил:

— В ближайшие дни я покажу это в театре, если только Виндекс позволит!

Однако в ближайшие дни грянул гром: от империи откололась Испания! Гальба, наместник Ближней Испании, официально и публично высказался против Нерона, а за ним последовали: Отон, наместник Лузитании, и Цецина, управляющий Южной Испанией.

Виндекс еще до начала мятежа уговаривал Гальбу стать во главе движения. Гальба был одним из немногих оставшихся в живых потомков старой римской аристократии и пользовался большим авторитетом как в Риме, так и во многих провинциях. Но старик колебался. Ему было уже семьдесят три года, в этом возрасте нелегко идти на немалый риск гражданской войны. Он собрал совет из своих друзей и высших офицеров. Дискуссию прервал командир личной охраны Виний:

— Ведь уже само обсуждение вопроса об отказе повиноваться императору — это выход из повиновения!

Он был прав. За гораздо более мелкие проступки многие сенаторы уже поплатились жизнью. Гальба знал, что и он может в любой день получить смертный приговор, хотя бы в силу своего происхождения, богатства, авторитета. По существу, выступая против Нерона, он рисковал немногим.

Второго апреля в Новом Карфагене, нынешней Картахене, состоялся большой митинг римских воинов и граждан. Гальба взошел на трибуну, на которой поместили изображения всех выдающихся лиц, убитых по приказу Нерона. Едва он появился, толпа издала могучий крик:

— Salve Imperator! Salve Caesar!