Нерон

«Необходимо мыслить здраво! Адвокаты нужны именно самым бедным гражданам, чтобы те не стали жертвами богатых. Ради приобретения знаний, ради учения человек должен забросить свои семейные и имущественные дела. Легко говорить о бесплатном исполнении гражданских обязанностей, как это якобы происходило много столетий назад, но такое могут позволить себе только богачи. А интерес к знаниям, не позволяющий надеяться хоть на какое-то вознаграждение, тогда совсем иссякнет».

В конечном счете Клавдий, выслушав аргументы обеих сторон, принял решение о том, что стряпчие не вправе брать гонорары, но после завершения дела клиенты могут добровольно вознаграждать их, однако такие вознаграждения не должны превышать десять тысяч сестерциев; это была очень незначительная сумма.

На деле же такое решение императора, как и предыдущие, по понятной причине оказалось безрезультатным: тем, кто обязан был следить за его осуществлением, — прямая выгода не проводить его в жизнь. А кто лучше юристов знает, как втайне обойти закон?

В этой ситуации сенату следовало поразмыслить над тем, почему оба постановления не дали никаких результатов; было признано, что последнее решение Клавдия оказалось слишком мягким и компромиссным, а потому возникла необходимость в новом указе, который, как уже говорилось, вообще запрещал судейским получать какие-либо гонорары. Итак, сенат проявил наивную веру в спасительную силу законов, постановлений, запретов и предписаний. Кабы таким путем и в самом деле преображать действительность, мир давно бы сделался раем!

Указ об адвокатских гонорарах, сколь ни оторванный от жизни и даже абсурдный, был, однако, продиктован заботой сената об общественном благе. Зато проект второго решения преследовал исключительно материальные блага сенатского сословия.

При Клавдии вновь назначенным квесторам полагалось на протяжении года проводить бои гладиаторов. Такие игры обходились крайне дорого, бремя их ложилось в первую очередь на семьи сенаторов, ибо чаще всего квестуру получали их сыновья. Теперь предлагался проект отмены прежнего постановления, что облегчило бы положение сенаторских семей и упростило вопрос о выдвижении молодежи.

Проекты обоих постановлений имели, однако, и некую политическую окраску. Они служили косвенной, но явной критикой правления предыдущего императора, которого только что причислили к сонму богов! Сенат позволил себе такую критику, поскольку умерший не вызывал симпатии у аристократов. Зато Агриппина пыталась воспрепятствовать утверждению этих проектов. Их смысл ее ничуть не задевал, но ее пугала чрезмерная самостоятельность сената. Она ясно чувствовала, что за всем этим скрывается определенная недоброжелательность к ней. Борясь с поползновениями сената, Агриппина выступила в роли вдовы, которая не позволит искажать великие достижения своего мужа. Подобные аргументы она выдвигала в разговоре с сыном, и в таком же духе высказывались ее сторонники в сенате. Но, хотя во время заседаний ощущалось присутствие Агриппины за портьерой, тем не менее оба предложения были приняты.

Сенаторы — как правило пожилые, почтенные люди — не отличались гражданской отвагой. Тогда откуда же такая твердость в деле утверждения проектов? Она питалась все более усиливавшейся неприязнью к Агриппине и, кроме того, уверенностью сената в том, что юный император (пусть и столь послушный сын) не захочет менять свою политическую программу и не воспротивится решительной воле сената. Рассчитывали также на поддержку определенного влиятельного лица, которого уже сама Агриппина начала подозревать в двуличии.

Нерон положительно отнесся к обоим предложениям. Благодарный сенат дал согласие на его просьбу, единогласно одобрив поставить монумент Гнею Домицию. Эта просьба служила наглядным свидетельством глубокой привязанности юноши к памяти отца, которого он ведь даже не знал. Нерон выказал также благородство, предложив вручить консульские знаки Асконию Лабеону, его опекуну в период несовершеннолетия. И эту просьбу сенат также удовлетворил.

Однако, когда речь заходила о его собственной особе, император давал поучительный пример скромности. Он не согласился на то, чтобы были установлены его серебряные и золотые изваяния, но разрешил сенатскому монетному двору чеканить не только бронзовые, но и серебряные и золотые монеты, что до сих пор являлось исключительно привилегией императорских монетных дворов. Он отверг предложение перенести начало года на декабрь месяц, в котором он родился. А когда его стали благодарить за то, что он игнорировал обвинения, выдвинутые против двух сенаторов, он сказал с покоряющей непосредственностью:

— Еще рано. Поблагодарите меня тогда, когда я действительно это заслужу.