Нерон

Римская знать, неприязненно относившаяся к заимствованной из Греции атлетике, во многом была права, опасаясь, что повышенный интерес к этим состязаниям приведет к таким же плачевным результатам, что и там. Кумиром молодежи сделался человек с хорошо развитой мускулатурой, с низким лбом, озабоченный только тем, куда лучше всего нанести противнику удар кулаком или с какой ноги лучше прыгнуть. Атлетические соревнования в этом отношении были опаснее, чем все другие игры, которые до той поры видели в Риме. Ибо можно было увлекаться боями гладиаторов, но в конечном счете ни один нормальный человек не спешил добровольно рисковать жизнью на арене. Сделаться возничим на колеснице было нелегко. Атлетика же толкала к подражанию и соучастию.

У врагов атлетики имелось тем больше оснований, что у городского люда она становилась все популярнее. Со времен Августа «греческие состязания» все чаще повторялись в Риме.

При Нероне неприязнь к атлетике в высших слоях настолько возросла, что на арене публично выступали только профессионалы, как правило, люди из низов. По-иному обстояло дело с certamen musicum. На театральной сцене появились представители знатных семей. Сам император, разумеется, активного участия в этом не принимал. Тем не менее судейская коллегия, как и вся группа исполнителей, домогавшихся награды, признали победителем в красноречии и в поэзии именно его. Вероятно, приняли во внимание «объем творчества в целом». Императору вручили также венок за игру на лютне; он, однако, распорядился возложить его к статуе Августа.

Среди поэтов, выступивших во время Нероний, обратил на себя внимание двадцатидвухлетний Лукан, племянник Сенеки, тот самый, который два года назад, когда нашумело дело трибуна Сагитты, писал речи в его защиту и против него. На протяжении этих двух лет Лукан настойчиво работал. Занятия риторикой он забросил и переключился на поэзию. У него уже имелось несколько небольших произведений, в одном из них описывалась смерть Гектора, в другом — загробный мир. В 59 году он отправился в Афины. Причиной путешествия было не только желание поучиться в этом прославленном городе философов, но и ненормальная супружеская жизнь его родителей. Отец поэта. Мела, совершенно отдалился от жены и поселился в деревне в Кампании; Лукан принял его сторону, затаив определенную обиду на мать.

Занятия в Афинах продлились недолго. Лукана затребовал сам император, которому понравились его стихи. Юноша вошел в круг друзей правителя. Они вместе спорили о поэзии, увлекались импровизацией и декламацией.

В ходе Нероний Лукан читал в театре свою поэму Laudes Neronis — «Похвалы Нерону». Произведение не сохранилось, известна, однако, его общая тональность. Ибо мы знаем другую похвалу императору того же автора. Она вошла во вступление к большой эпической поэме, над которой Лукан начал работать вскоре после 60 года. Она называется «Фарсалия». Воспевает она историю гражданской войны, которую более ста лет назад вели Цезарь и Помпей. Решающая битва, завершившаяся победой Цезаря, происходила возле города Фарсал. Драматические события продолжительной войны, похоронившей Римскую республику, действительно составляли великолепный материал для поэтического произведения.

В первых строках Лукан осуждает кошмар братоубийственных сражений. Однако вслед за этим высказывает следующие мысли.

Гражданская война — страшная вещь. Но мы не ропщем, о боги, если не существовало другой возможности открыть путь будущему правлению Нерона. Ведь нам известно, что за вечное господство небожителей приходится дорого расплачиваться. Юпитер завоевал власть только после тяжелейшей борьбы с титанами. Итак, мы охотно приемлем преступления и бедствия гражданской войны, ибо она дала нам Нерона. Пролито море крови, но Рим благодарен судьбе, поскольку все совершалось ради тебя!

Потом, обращаясь непосредственно к императору, он говорит примерно такие слова:

Когда завершится долгий век твоего земного царствования, ты вознесешься к звездам. Семья небожителей радостно примет тебя. Любой из богов уступит тебе свою власть. Возможно, ты захочешь властвовать, а может, предпочтешь встать на колесницу и, подобно новому солнцу на огненном корабле, будешь производить смотр земному движению. Остановись посреди небосвода. Воссияет солнечная погода, и ни одно облако не заслонит императора! Род человеческий сложит оружие, и примирятся враги. Мир воцарится на земле!

Кто читает эти строки, убежден, что перед ним вырисовывается уже вполне отчетливый характер принципов эпической поэмы. Но это только видимость.