Нерон

— Отправляйтесь, римляне! — кричал он. — Отправляйтесь в Карфаген! Богачи ненавидят меня, и их желание будет наполнять вашу петицию, выдав меня врагам, но народ любит меня и не найдется в Карфагене того, кто бы дерзнул очутиться среди моего войска, чтобы обратить меня в пленника.

Посыпался дождь стрел вокруг корабля; несколько глиняных пуль попало в его бока, и римский лоцман дал приказ отчаливать. Задвигались весла, и корабль начал медленно поворачивать, чтобы выплыть из канала.

— Вы направляетесь в Карфаген? — спросил грек.

— Да, в Карфагене нас лучше выслушают, — заметил один из послов. — После того, что произошло, или карфагенский Сенат выдаст нам Ганнибала, или же Рим объявит войну Карфагену.

— Вы, римляне, отправляйтесь. Мой же долг — остаться здесь.

И прежде, чем оба сенатора и уполномоченные Сагунта, глядящие с изумлением на происходящее, смогли предупредить афинянина, он перекинул ногу через борт, и бросился с головою в глубь канала. Он надолго погрузился в глубокие воды и вынырнул подле берега, по которому бегали пехотинцы и скакали всадники, чтобы поймать его и захватить в плен.

Прежде, чем стать на твердую почву, Актеон увидел себя окруженным множеством пращников, которые кинулись в воду, чтобы завладеть его платьем, не делясь им с товарищами. В одну секунду с него сорвали его кельтиберский меч, сумку, которая висела на кожаном поясе, и золотую цепь, которую он хранил на груди, как воспоминание о Соннике. Они также хотели стащить с него дорожную тунику, оставив его голым, и этот варварский, жестокий народ стал наносить ему побои, когда подъехал Ганнибал.

— Ты предпочел остаться. Это похвально. После того, как ты нанес мне такой урон со стен Сагунта, ты раскаиваешься и являешься ко мне. Тебя следовало бы оставить в руках этих варваров, которые растерзали бы тебя на части; следовало бы распять тебя на кресте перед моим лагерем, чтобы тебя видела со стен города та гречанка, которую ты любишь. Но я помню обещание, которое дал тебе однажды, и выполню его, приняв тебя по-дружески.

Он приказал одному из своих воинов прикрыть грека военным плащом, с длинным волосом, который солдаты одевали зимой поверх вооружения. Затем сказал Актеону сесть на лошадь одного из нумидийцев.

Они направились к лагерю. Войска, которые сбежались к порту, медленно стягивались к месту стоянки, тогда как корабль удалялся по морю, снова распустив свои паруса. На высоте Акрополя огонь погас, летало лишь несколько слабых облаков дыма. Издали угадывалось уныние, порожденное в городе неожиданным бегством римского корабля. С ним, казалось, удалялась последняя надежда осажденных.

Возвращающиеся отряды Ганнибала толковали о сцене, происшедшей в порту между вождем и посланниками Рима. Они не понимали слов, которыми те обменивались, но энергичный тон римлян при обращении к Ганнибалу казался всем устрашающим. Некоторые, желая думать, что поняли, посла, повторяли воображаемую речь, в которой от имени Рима выражалась угроза перерезать всю армию и умертвить Ганнибала, распяв его на кресте. Угрозы эти повторялись, преувеличиваясь каждый раз собственным вымыслом и, когда на Змеиной Дороге или в других пунктах долины встречались новые отряды, все уже уверяли, что видели цепи, которые показывали с корабля римские легаты, чтобы взять в плен Ганнибала, и ропот ярости пробегал по армии.

Ганнибал, удовлетворенный, глядел на этот прилив негодования, который бурлил вокруг него. Солдаты выстраивались по пути его следования; его приветствовали с величайшим энтузиазмом; он слышал на всех языках голоса, угрожающие смертью Риму и призывающие вождя произвести последнюю атаку города, чтобы завладеть им прежде, чем послы прибудут в Карфаген.

— Берегись, Ганнибал; — сказал один старый кельтибер, появляясь перед его конем. — Твои карфагенские враги соединятся с Римом, чтобы погубить тебя.

— Народ любит меня, — ответил вождь высокомерно. — Прежде, чем карфагенский Сенат услышит римлян, Сагунт будет наш и карфагеняне будут провозглашать нашу победу.

Актеон с грустью глядел на опустошенную местность, представлявшую ранее столь жизнерадостный и плодородный пейзаж. В порту не было других судов, кроме нескольких военных кораблей Нового Карфагена. Моряки спали в святилище Афродиты. Лавки были разграблены и разорены; набережная покрыта сором. Жестокость варварских народов, прибывших из глубины страны, их ненависть к прибрежным грекам побуждала их вырывать даже цветной булыжник, раскидывая его. Вся долина представляла собою безграничное и разоренное пространство. Ни единого деревца не осталось. Войска вырубили рощи смоковниц, обширные плантации масличных деревьев, виноградные лозы, разрушив даже дома, чтобы согреться деревом крыш. Они оставили лишь развалины стен и низкие кустарники. Сорные травы, которые быстро произрастали на почве, утучненной трупами людей и животных, разрастались по всей долине, покрывая прежние дороги, пробираясь по развалинам и затягивая ручьи, которые, вследствие обмеления русла, разливали свои воды и превращали низменные поля в лужи.