В вечерние часы, когда звездное войско, сияя, выступало на небе, так ярко и близко, что Вольф постоянно сравнивал этот прекрасный свет со своим родным туманным северным небом, в вечерние часы, когда остальные друзья сидели за ужином или дурачили друг друга охотничьими небылицами, Вольф и Гипатия погружались в беседы о бессмертии и свободе. После этих глубокомысленных разговоров Гипатия, как ребенок, часами забавлялась со своими служанками и марабу, а Вольф полночи проводил на палубе, смотря на далекие созвездия.
Но в светлые, свежие радостные часы утра Вольф и Гипатия сражались за своих богов. Обычно Вольф наступал, — он насмехался над человеческими, а подчас и гораздо худшими наклонностями олимпийских богов, и принуждал Гипатию сдавать позицию за позицией. Конечно, прелестные легенды о Зевсе и Афродите и о всей остальной компании не были для Гипатии непреложным предметом веры. Она должна была признать, что с таким Олимпом теперь уже ничего нельзя было поделать. Она чувствовала себя немного уязвленной, когда Вольф смеялся над последними языческими жрецами, бессмысленно совершавшими старый культ там, где это не запрещалось императорскими чиновниками. Гипатия говорила, что можно было только благодарить христианских императоров за то, что они уничтожили внешние жертвоприношения и оставили эллинству только его духовную силу. Старых греческих богов надо рассматривать только как олицетворения неизвестных сил природы, а предчувствие, что повсюду за этими прекрасными богами находится нечто основное, нечто неизмеримо великое, — это предчувствие не было чуждо древним поэтам. В Афинах был воздвигнут жертвенник неведомому и безымянному великому богу, богу Теона и Гипатии, истинному богу.
На третье утро путешествия, на юго-западном горизонте показались две пирамиды. Больше не было речи о будущем. Прошедшее, эпоха фараонов, вновь завладело всеми. Матросы радовались возможности провести несколько покойных дней в священном месте, а путешественники радостно приветствовали цель своего путешествия. Ветер повернул к востоку; но еще три часа работы и барка пристала. В последнюю минуту чуть не случилось несчастье: при выгрузке маленький погонщик упал в воду и, наверное, захлебнулся бы, если бы Гипатия не подняла на ноги весь экипаж для его спасения. Наконец беднягу вытащили, и спустя немного времени он уже стоял на голове в знак благодарности к своей спасительнице, так что маленький караван мог весело начать свое путешествие по пустыне.
К концу второго дня достигли великой пирамиды Хеопса. По желанию Гипатии, проводники остались внизу. Там, наверху, она не желала увеличивать своих знаний. В сопровождении четырех друзей с трудом поднялась она наверх. Одному Вольфу было разрешено ее поддерживать и изредка подсаживать на особенно высокий каменный уступ.
На верхушке пирамиды посреди своих друзей она долго стояла молча. Над пустыней спускалось краснеющее солнце, как будто оно погружалось в море.
Долго стояли они так. Потом Александр и Троил спустились с маленькой платформы и очень внимательно стали глядеть на Нильскую долину.
Вольф и Гипатия стояли совсем рядом у северного края площадки. Гипатия задрожала и прислонилась к его плечу. Потом она опустилась на колени и долго плакала. Наконец встала и, не глядя на христианина, протянула руки Александру и Троилу.
— Не правда ли, здесь наверху… здесь наверху это не глупо…
Несколько дней бродили они таким образом вокруг пирамид и осматривали все сказочное и загадочное, что сохранилось от времени фараонов. По аллее из сфинксов дошли они до какого-то храма и слышали там молитву (жреца Зевса. В православном храме они слушали проповедь монаха. А на берегу Нила стояли смуглые феллахи и язычники и приносили жертву.
Переполненное впечатлениями, возвращалось маленькое общество вечером четвертого дня к своей барке. В последний час путешествия по пустыне, когда белые верблюды уже вытягивали длинные шеи к священной воде, один из проводников приблизился к Гипатии, прося ее покровительства. Он просил разрешения доехать на их судне до Александрии. Он хотел снова стать там христианином и заниматься предсказаниями среди христиан. Синезий стал его расспрашивать, и они услыхали удивительную историю. Египтянин был сыном прорицателя и сам прорицатель, укротитель змей и заклинатель духов. Он много бродил по свету. Во времена Юлиана он сделался в Александрии жрецом Сераписа. Потом в Константинополе он крестился, перешел с солдатами в Альпы, помогал друидам при их жертвоприношениях, а в Риме снова стал язычником. Милости епископа Миланского снова вернули его христианству. Потом в свите Алариха он был арианцем и затем из страха преследований бежал сюда.
— Но эти египтяне — все нищие, они не в состоянии платить, как следует, своим предсказателям. Я хочу снова стать христианином.
Удивленная Гипатия спросила, разве можно заниматься его ремеслом одинаково во всех религиях.
— Конечно, госпожа, — сказал предсказатель. — Тебя я не буду обманывать. Я убедился, что это искусство нравится одинаково и язычникам, и христианам, и иудеям.