Нерон

— Я предпочитаю баранину с пряностями даже вареным в молоке каплунам! Дайте мне соли!

Справившись с любым блюдом, император продолжал свое повествование.

— Тиест был, в сущности, добрый малый, но случайно влюбился. Он совратил супругу своего брата Атрея, которая подарила ему нескольких детей. Атрей был этим не совсем доволен и велел бросить жену в море!

Нерон так расхохотался, что вино полилось у него обратно изо рта. — Не правда ли, он хорошо сделал?

— Моралисты одобрили бы его поступок, — заявил Зодик.

— Даже Сенека? — спросил Фанний.

Стихотворцы рассмеялись.

— Но это еще не все! — сказал Нерон. — Атрей был не дурак. Он отомстил и легкомысленному брату. Под видом примирения он пригласил его на трапезу. На дорогих подносах подали нежное, вкусное мясо. Тиест насытился им по горло. Только тогда ему открыли, что он съел жаркое из родного сына.

— Какой ужас! — прошептала Октавия.

— Да, поэзия всегда жутка, — сказал император, повернувшись к стихотворцам, — это не сахарная водица. Даже солнце вознегодовало при виде этого злодеяния и, сбившись с пути, взошло на следующий день на западе, а закатилось на востоке. Но что у тебя там на блюде, Бурр?

— Дрозды, — откликнулся ветеран.

— Дрозды! И я их охотно уничтожаю с приправой из душистого перца.

Состроив растроганное лицо, он взглянул на блюдо.

— Смотрите, как кончается жизненный путь певчей птицы!

Стихотворцы хором загоготали. Чтобы увенчать свое остроумие, Нерон обратился к зажаренному дрозду:

— Дорогой собрат! Усопший певец! Я проглочу тебя с братской любовью!

Затем он стал дальше рассказывать об Атридах, к явному неудовольствию Агриппины.

— Я ценю этот благородный, почтенный род за его прямолинейность. Тиест, например, состоял с родной дочерью в сердечнейших отношениях. От их счастливого и примерного союза на свет явилась наследница. Атрей по рассеянности женился на этой деве, бывшей одновременно дочерью и внучкой Тиеста. Или, быть может, я ошибаюсь? Я умолкаю, ибо совсем запутался… Корни их родословного дерева доходят до подземного царства!

Трапеза близилась к концу. Уже принесли свежие и вареные плоды. Нерон уплетал яблоки, груши и персики, строго запрещенные ему лекарями; он перестал заботиться о своем голосе, жадно ел и без удержу разглагольствовал.

Зодик бросал ему вопросительные взгляды, но Нерон продолжал подавать отрицательные знаки. Он наслаждался своей игрой с Британником.

— У поссорившихся братьев, — продолжал он, — были большие, спокойные глаза; в них ничего нельзя было прочесть. От Атреев происходит и Агамемнон, о котором я написал элегию; ту, которая так понравилась Британнику. Не правда ли, ты ее одобряешь?

Британник, переставший слушать Нерона, переговаривался с Агриппиной.

— Что? — отозвался он вдруг, спохватившись.

— Я упомянул о своей элегии. Каково твое мнение об «Агамемноне»?

— Он был великим царем, — ответил Британник и не добавил ни слова.

— Ты как будто разучился говорить! — воскликнул Нерон, потешаясь над братом. — Выпей глоток вина — быть может, оно вернет тебе речь!

Слуга принес кувшин фалернского вина. Но от алоэ и других ароматных пряностей оно загустело, как мед. Его пришлось отделять от сосуда, комьями бросать в кубки и разбавлять горячей водой. Согласно придворному обычаю, слуги предварительно отведали вино. Лишь после этого Британнику был подан кубок.

Нерон недоумевающе посмотрел на Зодика.

Вино, однако, оказалось, чересчур горячим, и Британник, после первого же глотка, попросил холодной воды. Тогда Зодик, подбежав к нему, перелил в его вино содержимое своего кубка. Британник выпил все до дна.

Агриппина, недовольная возбужденными речами Нерона, с нетерпением ждала окончания трапезы.

Нерон же, повысив голос, вернулся к своей теме:

— Итак, царь Агамемнон, о котором я сочинил элегию… — В этот момент Октавия, указывая на брата, вскричала: — Ему дурно!

Действительно, спазмы как будто сжали горло Британника, и голова его упала на стоявшую перед ним золотую тарелку.

«Как та свинья…» — подумал император.

Он с удовлетворением заметил, что лицо брата побелело.

— Обычный припадок, — произнес он вслух. — Британник ведь страдает эпилепсией. Выпей еще глоток, брат… Пустяки… сейчас пройдет! — И он стал успокаивать женщин, вскочивших с мест и кинувшихся к Британнику.

Император чувствовал, что все взоры на него устремлены; однако он, не дрогнув, вернулся к своему рассказу:

— Достойный род Атреев процветал…

Не слушая Нерона, многие из гостей испуганно вскочили с мест:

— Он умер! — кричали они, бросаясь к выходу.

Октавия не сводила глаз с брата и как бы окаменела. Голова Британника неподвижно лежала на столе.

Молодая императрица не смела ни заплакать, ни издать стона. Агриппина, словно обезумевшая, кинулась вон из зала, увлекая за собой Октавию.

Труп унесли, но трапеза продолжалась, как ни в чем не бывало. Подали крепкие греческие вина: кипрское и родосское. Закусывали винными ягодами. Притащили закованного карлика Ваниция. Его освободили из цепей, напоили вином и возложили ему на голову венок.