Нерон, или Актер на троне

— Чернь покусилась не только на мою жизнь, но что гораздо дороже для меня — на наше супружество. Сейчас на карту поставлена твоя власть. Клиенты и рабы Октавии не остановятся ни перед чем, чтобы вернуть ее на престол. Эта женщина, даже находясь далеко от Рима, способна вызвать беспорядки. Что будет, когда она окажется в столице? В чем моя вина? В том, что я хочу родить императору наследника? Или, может быть, римский народ предпочитает видеть на троне египетского флейтиста, с которым спуталась Октавия? Если это необходимо для блага государства, можешь затребовать Октавию назад в Рим. Здесь ей наверняка найдут супруга, который встанет во главе народа и поведет его против тебя.

От слов Поппеи Нерон распалился гневом. О возвращении Октавии в Рим теперь уже не могло идти речи. Спешно ищут человека, готового оболгать ее, ведь обвинение в прелюбодеянии с рабом было явно надуманным и лживым. К тому же даже под пытками некоторые рабыни Октавии отрицали ее преступную связь с флейтистом. Нужен был человек, способный без зазрения совести пойти буквально на все. И такой человек нашелся. Это был все тот же Аникет, убийца Агриппины.

Срочно послали за ним. И вот он уже во дворце на Палатине.

— Я помню о твоей услуге, — обратился к нему принцепс. — Ты помог мне спастись от покушавшейся на мою жизнь матери. И вновь тебе представился случай заслужить мою благодарность. На этот раз ты должен помочь мне освободиться от Октавии. Нет, нет, тебе не придется пользоваться мечом, — поспешил заверить Нерон, заметив тень, промелькнувшую по лицу Аникета. — Достаточно лишь засвидетельствовать, что ты вступил в прелюбодейную связь с моей бывшей женой. После чего тебе будет обеспечено щедрое вознаграждение и спокойная безбедная жизнь где—нибудь недалеко от Италии. Если ты откажешься, мне придется лишить тебя своего покровительства, а чем это чревато, ты хорошо знаешь.

На следующий день Аникет появляется на императорском совете и разглашает измышление о своей связи с Октавией, сопровождая признание столькими подробностями, что незамедлительно принимается решение об изгнании Октавии на остров Пандатерию. Аникета ссылают на остров Сардинию, где он, как ему было обещано, жил безбедно до глубокой старости.

В обнародованном по этому случаю указе Нерон сообщил о том, что он располагает надежными фактами о преступном умысле Октавии, которая с целью заполучить в свои руки Мизенский флот обольстила его префекта. Вступив в недозволенную связь, она забеременела, но испугавшись последствий, беременность пресекла. Нерона не смутило даже то обстоятельство, что совсем недавно он всенародно объявил о бесплодии Октавии. Впрочем, никому не пришло бы в голову указать императору на это вопиющее несоответствие.

Сенаторы, приняв к сведению сообщение императора, единодушно одобрили принятую по отношению к злоумышленнице меру — ссылку на Пандатерию.

Так, в возрасте двадцати двух лет Октавия оказалась на маленьком островке, где долгие годы томилась в заключении ее свекровь, сосланная туда по приказу Калигулы. Почти десятилетнее замужество счастья ей не принесло. Жизнь ее была безотрадна и безрадостна. «Для Октавии, — пишет Тацит, — день свадьбы сразу же стал как бы днем похорон: она вступила в супружество, не принесшее ей ничего, кроме скорби». В самом деле, что она видела в своей жизни? Смерть отца и преждевременную кончину брата. Униженная сначала рабыней, а затем наложницей, она дожила до дня развода и брака мужа с Поппеей. Наконец, на ее долю выпало испытать самое худшее — позор страшного обвинения и изгнание.

И все же, несмотря на выпавшие ей страдания и горести, умирать ей не хотелось. Она была молода и надеялась на изменение своей печальной участи. Напрасные надежды. Уже через несколько дней на Пандатерию явились посланцы императора и объявили, что ей надлежит умереть. Ни слезы, ни мольбы о пощаде не смягчили убийц. Они связали девушку и перерезали ей вены на руках и ногах. Так как вследствие страха тело сильно напряглось и кровь вытекала медленно, несчастную перенесли в жарко натопленную баню и погрузили в горячую воду. Кровь тотчас забила струей.

Убедившись, что жертва испустила дух, убийцы хладнокровно отрезали ей голову и доставили в Рим на потеху Поппее, которой не терпелось взглянуть в мертвые глаза ни в чем перед ней не повинной соперницы.

Сенат, как уже стало обыкновением, поспешил сделать в храмы пожертвования в благодарность богам. «Да будет преуведомлен всякий, кому придется читать, — у нас ли, у других ли писателей, — о делах того времени, что сколько бы раз принцепс ни осуждал на ссылку или на смерть, неизменно воздавалась благодарность богам, и то, что некогда было знамением счастливых событий, стало тогда показателем общественных бедствий». Так комментирует Тацит эти прискорбные и позорные действия римского сената — следствие укоренившегося в нем раболепия.

Глава четырнадцатая. Дебют в Неаполе