Впрочем, улицы города и так были заполнены греками, египтянами, людьми с Востока и иудеями, и здесь чаще можно было слышать греческую речь, чем латынь. Поговаривали, что Нерон скоро станет восточным царем, чем-то вроде фараона или греческого монарха. Когда я поделился этими соображениями с Сенекой, он не стал со мной спорить.
Как обычно, мы прогуливались по парку. Учитель напомнил мне, что даже Август воздавал почести Аполлону. Так почему же отказывать в этом Нерону, его потомку? И как я мог забыть, что род Цезаря имеет троянские корни, которые он не скрывает. Игры и состязания на колесницах популярны в Греции с древних, славных времен, прославляются философами и самые знаменитые цари и полководцы — и Август в их числе — не гнушались принимать в них участие.
Был ли Сенека искренним, говоря все это? Был ли он настолько горд своей политической стратегией? Или, напротив, не в силах плыть против течения, не имея возможности обуздать неистовые страсти императора, просто делал вид, что все идет, как он задумал, и умно, ловко и к месту выдвигал аргументы, чтобы оправдать все происходящее?
В Риме между тем нарастало возмущение. Я слышал, как осуждал происходящее Тразея Пет. Но Сенека своими насмешками постарался подорвать доверие к сказанному сенатором. Разве сам Тразея не пел на сцене в Падуе, чтобы сорвать аплодисменты? Какую римскую добродетель он прославлял?
Однако на меня и некоторых других речи Тразеи произвели впечатление. Рим, считали мы, превратился в большую греческую харчевню, в египетский притон. Недостойно вершителя человеческих судеб выходить на сцену в низких ролях. Он наряжался женщиной, предлагающей себя могучим гладиаторам! Ночами рыскал по Риму в компании воров и убийц! Унижал свою жену Октавию, дочь императора.
При этом вся городская молодежь ему подражала: одевалась на греческий манер, предавалась разврату, постыдной любви. Она отказалась от добродетелей и нравов, освященных традицией. Число последователей восточных религий постоянно росло. Количество учеников Христа, которые отказывались от жертвоприношений во славу императора, увеличивалось не только среди рабов, но и среди римских граждан. Утверждали, что Поппея была иудейкой, да и Акта прислушивалась к словам последователей Христа.
Такова была участь Рима?
Но люди, которые сожалели о суровых временах, о прежних добродетелях, о религии предков, не могли донести свой голос до большинства.
Когда они пытались выступать против греческих одежд императора или поднять на смех шествие августианцев и неронианцев, сторонники императора и преторианцы оскорбляли, гнали, били их, иногда до смерти. Создавалось впечатление, будто дотоле спокойное море вдруг разверзалось и бурные волны готовы были обрушиться на непокорных.
В Риме становилось тревожно. Чувствовалось, что гражданский мир, культ Нерона-Аполлона, привлекательность зрелищ были весьма непрочны.
Однажды я видел, как все головы, все руки поднялись к небу, которое пересекала комета. В толпе поднялся ропот: прочерченный светилом сверкающий след на мрачном небосклоне означал грядущие перемены в жизни империи.
Я был потрясен скоростью, с которой — подобно капризному морю — менялась толпа. Она еще приветствовала Нерона, но была уже готова аплодировать его преемнику.
На следующий день объявили, что в квартале Тибур молния ударила прямо в помещение, где происходил пир, на котором присутствовал Нерон. Блюда превратились в пепел, стол рухнул с оглушительным грохотом — это было еще одно предзнаменование, которое вкупе с кометой предвещало пришествие нового императора.
Обо всем этом говорили шепотом.
Обратил ли я внимание, что молния ударила в Тибур, квартал, откуда родом молодой сенатор Рубеллий Плавт, друживший с философами-стоиками, человек, своими корнями восходивший к роду Цезаря, суровый и добродетельный римлянин, которого Агриппина рассматривала в качестве преемника Нерона?
Стало страшно за жизнь Рубеллия Плавта. Я шепнул это имя Сенеке, он улыбнулся.
— В домах, где проявляют милосердие, живут спокойно и счастливо, — прокомментировал он, — но в императорском дворце оно редко, и потому удивительно.
Ему удалось убедить Нерона, поэтому Рубеллия Плавта не убили, а всего лишь выдворили в его владения в Азии.
Нерон написал Рубеллию Плавту — текст письма, конечно же, составлял Сенека, — что тот
— Он уже выехал из Рима со своей женой Антистией, — добавил Сенека, — и с ними несколько домочадцев, среди которых два моих друга-философа — Цераний и Мусоний Руф. Когда ты осуждаешь Нерона, Серений, и сомневаешься во мне, вспоминай о милосердии императора.