Нерон

Заговоры против принцепсов не были частым явлением в первые века Римской империи. Жертвами таковых следует признать ниспровергателя республики Гая Юлия Цезаря, до самой гибели он был вынужден вести непрерывную в течение четырех лет гражданскую войну за власть. А также его полного тезку принцепса Гая Юлия Цезаря, которого принятого именовать, дабы отличить от славного предка, забавным прозвищем «Сапожок» — Калигула. При всей непохожести объектов заговоров и самих заговорщиков оба эти события роднит главное. Покушения были успешными. Правда, в первом случае заговорщики, лишив жизни великого Юлия, конечной цели своей не достигли, и республиканское правление все равно уступило место единовластию, каковое победоносно утвердил внучатый племянник павшего от кинжалов убийц диктатора. Во втором же случае заговорщики, похоже, просто действовали в порыве ненависти к обезумевшему императору, сами толком не представляя, а что, собственно, делать после убийства ненавистного Калигулы. В результате в Риме едва не возродилась республика — сенат и консулы, заняв при помощи городских когорт воинов Форум и Капитолий, всерьез думали провозгласить всеобщую свободу, но планы эти были сорваны простым римским народом, окружившим сенат и требовавшим уже привычного единого властителя.[199] Таковым и стал после двух смутных дней всеобщей неразберихи Клавдий, выдвинутый народной толпой — вот пример жизненности известного положения «Vox Populi — Vox Dei!» — «Глас народа — глас божий», а также быстро купивший расположение воинов-преторианцев обещанием каждому по пятнадцати тысяч сестерциев. Частью заговорщики были прощены, но от власти отодвинуты, частью казнены, дабы другим неповадно было. Поскольку Клавдий, женившись на Агриппине, усыновил Нерона, то в исторической перспективе убийцы Калигулы так или иначе обеспечили ему будущую власть, рассчитывать на которую в ином случае сыну Домиция Ахенобарба никак не приходилось.

Таковы были удавшиеся покушения на правителей Рима. Назвать успешными сами заговоры довольно сложно, поскольку судьба самих заговорщиков в итоге оказалась печальной, и своих целей они не достигли.

Что же касается других заговоров — неудавшихся, разоблаченных, — то здесь другая проблема: а были ли эти самые заговоры в действительности? Скорее нет. Обычно императоры приказывали убивать или отправляли в ссылку мнимых заговорщиков, людей, которые могли быть опасными в силу своего положения, происхождения, наконец, личных качеств. Именно так действовал и Нерон в первое десятилетие своего правления. Вспомним судьбу Британника, Агриппины, Рубеллия Плавта, Суллы, Октавии, Торквата Силана. Никто из них не был никаким заговорщиком, никто не злоумышлял на власть Нерона, но все они погибли, поскольку казались, а при желании и могли стать опасными. Сам Нерон это прекрасно сознавал и действовал либо, как он полагал, упреждающе, либо, что было чаще, на всякий случай. Действительная невиновность обреченных на гибель его не слишком волновала — главное, что становилось меньше возможных опасностей. Он знал о гибели божественного Юлия от рук тех, кого тот привечал, зная, что они его недоброжелатели и даже враги. Клавдий был отравлен самым близким человеком. Калигулу поразил мечом Кассий Херея, над которым император постоянно глумился, но держал близ себя… Действуя по-своему на опережение, Нерон долгое время полагал себя в безопасности от настоящих заговоров. Для них, правда, долгое время не было и серьезной почвы. В первые годы правления Нерон был очень популярен и в народе, и в сенате. Его государственные дела, которые вершились с помощью достойных многоопытных советников, одобрялись римлянами. Шок от убийства Агриппины, конечно же, оставил свой след в душах римлян, но поскольку дела государства шли неплохо, а сама убитая августа вовсе не была образцом добродетели, то до поры до времени это преступление Нерона не побуждало подданных задуматься о смене властителя. Нерон щадил пока сенаторов и римскую знать. Кажущихся и могущих быть опасными тогда еще только ссылали.