Неровный край ночи

Никто точно не знает, почему он это сделал, но через некоторое время после ухода из ордена францисканцев Антон откликнулся на частное объявление в одной из немногих уцелевших католических газет и стал переписываться с Элизабет Гансйостен Гертер, вдовой с тремя детьми, пытающейся свести концы с концами в маленькой деревушке Унтербойинген. Прошлое Элизабет – и история ее первого замужества – в точности совпадают с тем, как я описала их в романе. Единственное мое авторское вмешательство в прошлое Элизабет состояло в том, что я изменила дату ее свадьбы с Антоном. На самом деле, они поженились в апреле, а не в октябре, и это было в 1941 году. Насколько я знаю, Антон не предлагал брак на чисто компаньонских началах, а также не лгал на счет своей неспособности к деторождению, – эту деталь я добавила по рекомендации моего редактора, который считал, что правда тут более странная, чем вымысел, и что первой встрече не достает напряжения.

Это все, что я долгие годы знала о жизни Антона, и это само по себе интересно – писать роман, в котором расцветает любовная история во времена войны между двумя такими неправдоподобными партнерами, как вдова и бывший монах. Но хотя мой издатель подталкивал меня взяться за тему Второй мировой войны, я не чувствовала, что уже настало время, чтобы превратить мои записи об Антоне и Элизабет в книгу. Большая часть моей исторической беллетристики сосредотачивалась на фигурах, занимавших видное положение в истории – могущественных, значительных, не обыденных. Я не чувствовала достаточного драйва, чтобы рассказать историю Opa – историю обычного человека, сражавшегося против самых мрачных импульсов человеческого сердца.

Только после выборов 2016 года я поняла, что время пришло.

Я наблюдала за Соединенными Штатами, которые, казалось, деградировали за одну ночь и превратились в неузнаваемое место – место, где политические эксперты отдавали нацистские приветствия перед новостными камерами, ничего не боясь, – где свастики на стенах синагог и мечетей расцветали, как зловонные бутоны, – я знала, что время пришло. Я позвонила Джоди Воршоу, моему первому редактору в Lake Union Publishing, и сказала ей, что, наконец, нашла тему для романа о Второй мировой войне… и хочу писать прямо сейчас. Джоди согласилась, что сейчас было подходящее время для того, чтобы написать историю о сопротивлении – об обычном человеке, восстающим против ненависти. За пару недель мое предложение для «Неровного края ночи» было одобрено, и я начала всерьез исследовать материал и разрабатывать книгу.

За годы я написала много исторических романов, и я наслаждалась исследованиями для них всех, но никогда мои изыскания не трогали меня так глубоко. Рита и Анджи обе были в восторге, что их семейная история станет романом, а я была польщена их верой в то, что я сумею ее рассказать. Моя свекровь и тетушка были удивительно щедры, даря мне свое время, знания и незаменимые семейные артефакты. Рита передала мне целую сумку личных вещей Антона, и пока я работала над «Неровным краем», они лежали разложенными на кровати в гостевой комнате, которая также использовалась как мой офис. Каждый раз, как я заходила в тупик или теряла запал, я рассматривала эти артефакты жизни Антона. Я почти чувствовала его присутствие, это ощущение усиливалось благодаря невероятному сходству между Полом и его поразительно храбрым дедом.

Я была тронута – не могу подобрать слов, до какой степени я была тронута, – когда Рита подарила мне рабочую тетрадь Антона со времен вермахта. Я не могу прочитать записи в ней, но пустое место на обложке, где он стер гитлеровскую свастику, преодолевает лингвистический барьер и говорит мне многое. Не менее трогательны фотографии Антона – история, которую они рассказывают, если на них посмотришь достаточно внимательно.

Есть изображение шпиля церкви в Риге, объятого огнем, есть снимок классной комнаты в Сент-Йозефсхайме, пустой, без учеников. Антон сохранил несколько фотографий из своей монашеской жизни, но нет ни одного снимка детей, за которыми он присматривал в Ордене. Очевидно, боль от потери была такой необъятной, что он не в силах был оживить эту память впоследствии.

Весной 2017 года, когда я была полностью погружена в фазу разработки книги, Пол и я приветствовали Риту и Анджи в нашем доме на острове Сан-Хуан. Они приехали, чтоб рассказать мне больше историй об Opa и колоколах, – и я была в восторге от того, что они мне поведали.

– Понимаете, – начала я, когда они устроились, – книга, которую я пишу – это художественное произведение, а не биография. Так что я воспользуюсь некоторыми правами художника. Многое мне придется придумать, ради того, чтобы добавить увлекательности повествованию.

– Например? – спросила Рита.

– Ну… – я замялась, беспокоясь из-за того, как они отреагируют. – Я подумала, что могла бы добавить драматизма, придумав, что ваш папа был вовлечен в заговор с целью убийства Гитлера.

Анджи пожала плечами.

– Тебе не нужно это придумывать. Он был вовлечен в заговор с целью убийства Гитлера.