Нерожденный

Учёный-самурай не переоценивал свои силы. Самое разумное, казалось бы, – это немедленно отвернуть и отрываться, его самолёт гораздо быстроходнее дирижабля. Всё так, но враг слишком близко – бомбардировщик будет находиться под «огнём» восьми «кобр» по меньшей мере несколько минут (не поможет и уход в облака, они не преграда ментальному полю, пронзающему стальную броню, толщу воды и сотни метров гранита). Гайкокудзины накроют его нейтральным излучением – это самый простой способ реализовать численное превосходство, – и Тамеичи не был уверен, что продержится достаточно долго. Самурай не должен обманывать самого себя: бледнолицые заглушат двигатели его самолёта и генератор питания «миязаки», и всё будет кончено…

Все эти мысли промелькнули в его сознании в считанные секунды, кристаллизуясь в единственно правильное решение. Атаковать – он куда быстрее сблизится с дирижаблями, чем выйдет из радиуса действия их излучателей. Достаточно сбить или вывести из строя одну-две «акулы», и путь свободен: побеждает тот, кто нападает, а не бежит. У мангуста есть ещё силы, чтобы перекусить змеиную шею…

Бомбардировщик G10N1 развивает скорость до тринадцати километров в минуту, и те несколько миль, которые разделяли его и тройку американских дирижаблей, он преодолел одним рывком, не дав противнику времени пристреляться. Двадцатимиллиметровые пушки не работали в мареве, поставленном обеими сторонами, но шестимоторник имел и другое оружие, предназначенное специально для боя с аэростатами.

Огромный самолёт чуть дрогнул. Гидроцилиндры привели в вертикальное положение восьмиметровые стальные «когти», прижатые к фюзеляжу у основания крыльев. Точнее, это были не совсем когти: бомбардировщик обнажил пару слегка изогнутых гигантских клинков, развёрнутых режущими кромками вперёд. «Гора Фудзи»[92] оскалила клыки…

Громадная туша американского дирижабля закрыла полнеба. Воздушный корабль не мог ни уйти, ни уклониться – он попытался защититься.

Навстречу надвигавшемуся «фугаки» с борта «скайшарка» ударили залпом четыре пневматические катапульты, размещённые попарно – одна над другой – в оконечностях корпуса дирижабля. Выброшенные ими стрелы расходились, растягивая широкое полотнище двухсотметровой сети, сплетённой из железной проволоки – тонкой, но достаточно прочной для того, чтобы раскромсать дюраль плоскостей и фюзеляжа самолёта, летящего на большой скорости[93].

Командир бомбардировщика среагировал моментально. «Фугаки» сделал небольшую горку, сеть прошла под самолётом, и острые лезвия «мечей» рассекли желёзную паутину как бритва дамскую вуаль. А в следующее мгновение саблекрылая машина вспорола кривыми клинками округлую спину дирижабля.

Таранный удар «когтями» – сложный маневр, особенно если его выполняет самолёт с размахом крыльев шестьдесят три метра. Но лётчики, выделенные для участия в операции «Поцелуй богини», были пилотами высочайшего класса. «Мечи» вошли в тело флагманского корабля американской воздушной эскадры на глубину до пяти метров, вскрывая обшивку и с треском раздирая внутренности дирижабля. По-змеиному шипел гелий, вырывавшийся из располосованных газовых отсеков, ломались шпангоуты, и блестящими искрами разлетались во все стороны осколки раскрошенных пластин солнечных батарей.

Флагманский корабль янки пошёл вниз, медленно разваливаясь на две половины как исполинская сарделька, надрезанная ножом. Два уцелевших «скайшарка» шарахнулись от японского крылатого демона; ментальный натиск американцев ослаб, и тут вдруг Тамеичи Миязаке показалось, что его с размаху ударили по лицу.

Он почувствовал во рту солёный вкус крови. Физически удара не было – кровь пошла из губы, прокушенной от напряжения, – но учёный-самурай понял, что операторы четвёртого дирижабля (по крайней мере, один из них) – противник, достойный уважения. Нужно убить эту «небесную акулу», и можно спокойно уходить (а заодно и прикончить последних янки, не знающих, с кем они связались).

– Атакуй дальнего! – прорычал «великий мангуст», и бомбардировщик развернулся в сторону дирижабля, державшегося особняком.

Счёт пошел на секунды.

Владимир Евстигнеев тоже ощутил чудовищную силу врага. Краем глаза он заметил, как стремительно побледнел Фрэнк, сидевший за пультом второго ствола спаренной «кобры-дубль», – жизнерадостное лицо Уэбстера приобрело землистый оттенок.

Японец давил – опытный «соловей-разбойник» никогда ещё не сталкивался с такой ментальной мощью. Натиск мангуста напоминал напор бешеной вьюги, сбивающей с ног и не дающей дышать (довелось когда-то мальчишке Володьке испытать такое), но надо было идти вперёд, к огням спасительного жилья, и нельзя было падать, потому что иначе к утру ты превратишься в окоченелый труп, занесённый снегом.

Фрэнки захрипел и обмяк. Голова его запрокинулась, из ноздрей потекли две струйки крови. Тяжесть, давившая теперь уже одного только Владимира, плющила, норовя размазать его по сидению операторского кресла. А «фугаки» быстро приближался, и на его изогнутых когтях радостно танцевали яркие солнечные блики.