Неру

«Мы хотим свободы мысли, свободы действий, быть хозяевами своей судьбы и строить Индию, достойную гения ее народа. Мы не хотим, чтобы Индия рабски подражала Западу» — так говорил его отец, примерно то же часто повторял и Джавахарлал. Но стоило только ему задуматься над тем, как воплотить эти слова в реальность, и он обнаруживал отсутствие в них плоти. В самом деле, можно ли говорить об одинаковой свободе для феодала и крестьянина? Джавахарлал знал, что крестьяне «не видят ясной связи между своими повседневными страданиями и борьбой за сварадж». И тогда он снова мысленно обращался к Ганди, которому, как никому другому, удавалось ладить и с элитой, и с социальными низами, не поступаясь своими принципами. «Ганди — великий крестьянин с крестьянским взглядом на вещи и с крестьянской слепотой в отношении некоторых сторон жизни, — рассуждал Джавахарлал. — Может быть, в любой другой стране он был бы сейчас не на месте, но Индия, видимо, все еще понимает или, по крайней мере, ценит людей пророчески-религиозного склада, говорящих о грехе, спасении и ненасилии... Ганди как вождь пришел не откуда-то сверху, он незаметно вышел из гущи народа, снизу, и все его мысли были поглощены заботой о судьбах миллионов обездоленных и угнетенных соотечественников. Он говорил, что его „самое большое желание — осушить слезы у всех людей“. Проповедуя свой моральный закон правды и любви, отождествляемый с ненасилием, он стремился восстановить духовное единство индийского народа. Ганди мечтал об Индии, „в которой беднейшие люди будут чувствовать, что это действительно их страна, в строительстве которой они будут иметь решающий голос... где не будет высшего и низшего класса людей“. Он часто говорил о „боге бедняков“ или о „господе, живущем в бедняке“. Джавахарлалу иногда казалось, что за этики словами „скрывалось прославление бедности“. Но сам Неру считал бедность „отвратительным явлением, с которым надо бороться и которое надо искоренять, а отнюдь не поощрять каким бы то ни было образом“. Каждый раз, когда он заводил разговор с Ганди на эту тему, тот подчеркивал, что богатые должны относиться к личной собственности как к народному добру, вверенному их попечению. Такая точка зрения совершенно не удовлетворяла Джавахарлала. Он отказывался понимать, что в этом именно и кроется разрешение социальной проблемы. Он уже стал достаточно опытным политиком. Утопических представлений, основанных на патриархальных обычаях и религии, Джавахарлал не принимал. Он подходил ко всему с меркой прогресса и считал полезным заимствовать все лучшее из опыта европейских развитых стран, в том числе из опыта России, которая, покончив с царским деспотизмом, решала социально-экономические и национальные задачи, во многом схожие с теми, которые стояли перед Индией. Извлечение уроков из истории политической борьбы других народов не означало для него преклонения перед чужеземным примером. „Плохо то, — размышлял он, — что Индия колеблется между слепой приверженностью к своим старым обычаям и рабским подражанием иностранному укладу жизни. Ни в том, ни в другом она не может найти ни облегчения, ни источника жизни и развития“.

Хотя поездка Джавахарлала за границу была вынужденной, ему хотелось использовать пребывание в Европе, чтобы как можно основательнее ознакомиться с международными делами, установить контакты с друзьями Индии. Этого от него ждали и отец и Ганди. Махатма снабдил его рекомендательным письмом к Ромену Роллану, который в это время жил под Женевой на своей вилле «Ольга». «Один из моих самых дорогих соратников и друзей», — писал ему Ганди о Джавахарлале.

Обстановка в доме Роллана простая, ничего лишнего. Кажется, все вытеснили книги. Джавахарлалу глубоко симпатичны внутреннее благородство и нравственная чистота хозяина дома. Они беседуют на родном языке Роллана — французском. Разговор идет легко, как будто собеседники давние близкие знакомые. Роллан понимает и любит Индию. Он написал яркую книгу о Махатме Ганди, «открыв» его для Европы, а затем выпустил еще две биографии индийских «духовидцев» — Рамакришны и Вивекананды. Обоих — и Неру и Роллана — занимает проблема личности и общества: как добиться примирения противоречий между ними. Джавахарлал знаком с роллановской «Декларацией независимости духа» и с его проповедью «свободно мыслящего интеллигента», стоящего в стороне от социальных битв. Теперь в словах Роллана он улавливает нотки прощания с прошлыми убеждениями, исходившими из того, что интеллигент должен только ограничиваться мышлением, чуждаясь действия. Теперь писатель готов сам устремиться в политику, в гущу событий и действовать сообща с рабочими, с представителями угнетенных народов. Роллан рассказывает Неру о своей новой книге — «Прощание с прошлым», в которой он без сожаления расстается со своей апологией «свободного духа». По его словам, социализм и коммунизм представляют «единственную гарантию подлинной независимости духа, единственную возможность полного и интегрального развития индивидуальности».