Нерушимый

— Спаситель ваш, товарищ майор. Это он решился на первый выстрел.

Женщина опешила, захлопала глазами, но быстро сориентировалась и проговорила:

— Выражаю вам свою благодарность…

Я пожал плечами.

— Журналистам скажете, что это Гаврилов застрелил террориста. И вам хорошо, и ему премия. Оружие-то я у него взял…

— Гар-рилов! — проглотив букву «в» рявкнул Тырин так, что у меня чуть перепонки не полопались.

Когда появился мордатый дежурный, он указал на меня:

— Сопроводи его в камеру! — Чуть смягчившись, капитан обратился ко мне: — От всего отдела выражаем вам благодарность. И приносим извинения, что придется еще немного посидеть.

Меня опять заперли. Н-да, все-таки обращение на «вы» — не лучшая компенсация. Не успел я додумать мысль, что то ли Бэтмен из меня не очень, то ли менты — твари неблагодарные, как явился Гаврилов с перемотанной головой, принес на разделочной доске хлеб, сыр, бледно-розовые кругляши колбасы-варенки и треугольную упаковку кефира, сказал извиняющимся тоном:

— Ты голоден? Вот.

Он просунул угощение под дверь и объяснил:

— Мы договорились между собой и всем говорим, что это не я застрелил преступника, а ты из моего табельного оружия. Меня типа по голове тюк, я упал. Ты пистолет хвать, ну и все.

Что ж, ожидаемо. На камерах-то зафиксировано если не все, то многое. Табельное оружие в руках постороннего, тем более задержанного — должностное преступление.

— Там журналистов понаприехало — мама родная. И начальства какого только нет. Вроде тебя хотят видеть.

— Кто? Начальство? — насторожился я.

— Журналисты.

— И что мне можно будет рассказывать кроме того, что вас по голове ударили?

— Правду. Очнулся — гипс. — Он виновато пожал плечами.

Я представил, как будет выглядеть правда из моих уст. Дорогие граждане! Я, гость из мира победившего капитализма, которому высшая сущность дала второй шанс и два таланта и переместила сюда… Доктор, куда вы меня ведете? Что это за инъекция?

— Просто иначе… — продолжил оправдываться Гаврилов. — Ну, если всю правду… Табельное оружие, виноват. Но подвиг мне приписывать нечестно.

Моя челюсть с шумом упала на пол. Хотелось переспросить, не ослышался ли — я готов поверить в богиню, в перерождение, в беременную от инопланетян бабку, но не в это.

Мент говорит «нечестно» и отказывается от халявного подвига, а значит, и от премий, звезд на погонах и орденов? Твою мать, что за рафинированный мир? «Не надо мне рассказывать про честного мента, ментов я разных видывал, но честных — никогда». Раки на горе животы надорвали. Земля, икнув, сменила полярность. Они тут все такие? Или только Гаврилова в детстве головой вниз часто роняли?

Я представил себя, эдакого бомжа, окруженного журналистами, и выругался. Мент понял мою злость по-своему, похлопал по плечу и сказал с придыханием:

— О тебе теперь в газете напишут. По телеку тебя покажут. Хорошо же! Конечно, если нечего скрывать. — Он подмигнул. — Я за одеждой для тебя.

Пока его не было, я набросился на колбасу, откусил кусочек, зажмурился. Надо же, столько лет прошло, а я помню ее вкус! Докторская, настоящая! Сыр удивил, это был очень приличный пармезан или нечто похожее. Я покрутил в руках треугольник кефира и зубами оторвал верхушку. Ммм, как в детстве!

Однозначно, жизнь налаживается. Теперь они просто обязаны меня отсюда выпустить.

Вскоре вернулся Гаврилов с Тыриным, капитан протянул мне черные брюки, я поискал взглядом, где можно переодеться, и плюнул. Они меня голиком видели, вот же проклятая зажатость! Брюки оказались коротки. Менты переглянулись, и Тырин сказал:

— Сойдет. По пояс будет фотографироваться. А футболка пусть эта остается.

— Ему бы причесаться, тащ капитан, — проблеял Гаврилов, но тот махнул рукой и обратился ко мне: — Ну что, Александр, готов?

Я кивнул, пятерней пригладил жесткие непослушные волосы.

— А откуда вы знаете мое имя… как?

— Идем. Товарищ майор потом расскажет. А зовут тебя, короче говоря, Александр Нерушимый.

По базе пробили? Но это невозможно, я только появился в этом мире. Или божество позаботилось и создало мне прошлое?

Мы поднялись на второй этаж, Тырин постучал в дверь с табличкой «Начальник отделения», и мы вошли в кабинет, где на стене висел все тот же неведомый вождь.

Мои мысли, расстрелянные щелкающими фотоаппаратами, разбежались тараканами по закоулкам разума. Я инстинктивно прикрыл глаза, ожидая вспышки, но их не последовало.

За лаковым столом сидела женщина-майорша, вырванная из лап террористов. Крашеная блондинка с туго собранным пучком волос. Лицо грубоватое, но не без изюминки. Чуть раскосые глаза, взгляд с поволокой, упрямо поджатые ярко накрашенные губы. На вид — лет сорок. Вряд ли старше — кожа на чуть приоткрытой груди и шее выглядела молодой, лицо было хоть и слегка поплывшим, но без пигментных пятен и морщин.

Она — начальник отделения?!