Нерушимый 5

В двенадцать под бой курантов выступил Горский, окинул всех отеческим взглядом и рассказал, какие перспективы ждут нашу страну в целом и каждого — по отдельности. Сидельцы слушали, затаив дыхание, но его слова не цепляли, как в прошлый раз, стекали с меня, как с гуся вода, потому что теперь все его разглагольствования — не про нас.

Это был самый отвратительный Новый год в моей жизни. Нелепый настолько, что попахивал сюрреализмом.

Интересно, Димидко и команда тоже от меня открестятся? Я ж враг народа теперь, рядом прошел — законтачился. Правильнее всем рассказать, что Нерушимый — большая ошибка и позор команды, как они проглядели предателя? Им теперь стыдно, что я стоял в воротах.

Думать об этом было невыносимо, и, пока сокамерники веселились, я сел писать письмо Сан Санычу, чтобы внести ясность. Лиза же — девушка! — нашла способ прийти на свидание, не побоялась. Или ее визиту Боров поспособствовал, чтобы показать, как хорошо с ним сотрудничать?

Почему это для меня так важно?

Спать осужденные улеглись лишь к утру, ко мне же сон не шел. Вспоминалось, как на меня смотрели Князь и Кардинал. Что им надо? Еще с утра они хотели расположить меня к себе. Чего такого им написали влиятельные сидельцы из жидовни? Меня хотят убрать, как Вавилова? Но зачем, когда я ничего не знаю и никаких контактов выдать не могу? Чтобы перестраховаться?

Или, может, братве нужно что-то другое?

Это только время покажет. Прощай, спокойный сон! Ведь если меня заказали, бесполезно крутиться — я обречен, остается только обратиться за помощью к операм, но это означает — ссучиться. Когда получу срок и погрохочу на зону, там мне это припомнят.

А если не заказали? В конце концов, желания меня прикончить у паханов не было.

Глава 8 Веры тебе нет

Побудка напоминала час Z — перекошенные, землисто-зеленые, красноглазые заключенные восстали. Пошатываясь, позавтракали. Потом начался утренний шмон. Бутылки разбили еще ночью, осколки раздробили и спустили в унитаз.

Дежурные тоже напоминали зомби, и если сидельцы просто не спали — выпивки-то было немного, то перегар, которым разило от вертухаев, перебивал даже настоявшийся сигаретный дух.

Более-менее бодрыми выглядели лишь Князь, Кардинал и нелюдимый бык на верхней полке, который весь праздник продрых.

После шмона я ощутил, что в воздухе повисло напряжение. Князь поглядывал на меня, как на кусок дерьма, остальные сидельцы, кроме Кардинала и Малого, сторонились и делали такие рожи, словно… Может, я законтачился случайно?

Нужно выяснить, что произошло, точно ведь дело в записке, которую получил Кардинал, пока ночью толпой не навалились да не придушили. Можно было выведать у цыгана, он-то агрессию не проявлял, но я решил действовать прямо. Подошел к столу, где чифирил Князь. Сесть было некуда, и я оперся о стол руками, выдержал змеиный взгляд пахана. С такими юлить нельзя, общаться нужно только прямо, сила на силу.

— Князь, разговор есть.

Смотрящий вскинул голову, шевельнул надбровным валиком.

— Слушаю.

Он хотел заехать мне в рожу, да так, чтобы кости носа вошли в мозг, и «эта сука подохла». Вот оно что! Он думает, что я ссучился, то есть сотрудничаю с администрацией.

— У тебя ко мне какие-то предъявы? Так давай выясним. — Я зло улыбнулся. — Это мода такая, меня оговаривать?

Рядом нарисовался Борман, уши прижал, попятился. Мы с Князем замерли друг напротив друга, как два ощетинившихся волка.

— Куда ты ходил вчера? — отчеканил он.

— К девушке на свидание. — Я кивнул на последнюю мандаринку. — Вот, от нее посылка.

— Ходок! — Князь щелкнул пальцами, и к нам подбежал гопник, который вчера в окно женщин рассматривал.

— Как выглядела девушка? — обратился ко мне смотрящий.

— Высокая, волосы длинные русые. Одета в соболиную шубу и шапку…

— Была такая! — закивал Ходок и слюни до пола свесил.

Князь зыркнул на Табаки, и тот освободил лавку, куда уселся я. Он жестом поманил меня, я наклонился.

— На зоне новый барин… — прошелестел смотрящий. — То есть начальник СИЗО. Ему выслужиться надо, он намерен устанавливать свои порядки, ломать нас будет, и суки уже здесь.

Я сглотнул, вспомнив, как кум предупреждал не отсвечивать.

— Сам посуди: спортсмен, боец, появился как раз, когда слух прошел. Что нам думать?

Я рассмеялся. Второй раз на меня вешают то, чего я не совершал, что так же шепотом я ему и озвучил. Он выслушал.

— Лады. Если неправы — извини. Но веры тебе нет.

И отвернулся. Я пожал плечами. Что ж, на нет и суда нет. Лучше бы вон к тому быку присмотрелись. Сами открестились от меня, сами и выгребайте теперь, когда начнется движение. Теперь понятно, о чем говорил кум, когда просил не лезть не в свое дело. И не полезу. Еще бы я за зэков против ментов не подписывался!

Первое января пролетело в полудреме. Никаких эксцессов не было. Я дописал письмо Димидко, полагая, что нет у меня больше команды. Отправлю его завтра, сегодня все равно ничего не работает.

Второго я отдал письмо дежурному. Сразу после завтрака пошел по этапу Малой, перед выходом обнял меня, похлопал по спине.

— Я буду тебе писать, — горячо заверил он. — Спасибо, Неруш.