Нервность ее духовные причины и проявления

Ученые психологи в миру, сами будучи душевно-плотскими людьми, изучают всегда душевно-плотских людей и только под душевно-плотским углом зрения. Они настолько погрузились в плотяность, что изучение психических явлений с помощью психометрических методов и разных машин стали считать высшим достижением науки. Эта поразительная узость миросозерцания и рабское подчинение материалистическому направлению, которые делают их подобными каторжнику, прикованному по рукам и ногам цепями к своей тачке, в данном случае – разными «авторитетами» и «духом времени», не дают им возможности увидеть и поверить, что существует, кроме их аудиторий и экспериментальных институтов и кабинетов, еще другая жизнь, где царит свобода духовной мысли, – жизнь, наполненная сиянием вечного дня и благоуханием небесных откровений…

Святоотеческая психология, динамичная, в высшей степени живая, рассматривает дело в широком масштабе приснодвижущегося духа – духа, разорвавшего путы и оковы мира, борющегося со своими и его страстями и перешедшего грань материализма.

Ученые психологи не знают и не подозревают ни тех чувств, ни тех настроений, которыми горит подвижник. Даже движения собственных страстей: гордости, тщеславия, неверия, плотоугодия, – ими не изучаются, а уж, кажется, чего бы проще и естественнее.

А психология святоотеческая – это откровение новой жизни. Это проникновение в такие уголки и глубины человеческого духа, которые никакому психологу со всеми его тонкими инструментами не под силу. Вхождение в изучение святоотеческой психологии – это вхождение в необозримое и бездонное море духовных откровений и осияний.

Итак, ученые в уме, чувстве и воле видят лишь один определенный аспект – греховный, противоестественный; для них самих, впрочем, нормальный.

Святые же отцы, когда рассуждают о разумной, раздражительной и вожделевательной силах души, рассуждают не только в отношении плотского человека, но и борющегося со страстями, и даже святого. Они изучают духовную жизнь в трех срезах (духовном, душевном, плотском), по трем сторонам (способностям), сразу с девяти точек зрения! Я не говорю уже про бесчисленные переходы между ними и оттенки. Вот это-то каждому и надо иметь в виду при изучении аскетических писаний. Этим-то аскетика и отличается от школьно-университетской психологии».

Епископ Варнава (Беляев)

Замечательные примеры психологических наблюдений имеются в творениях святых отцов. У святителя Феофана Затворника читаем о человеке, который не в состоянии управлять действующими внутри него силами, следующее: «Разум заоблачен, мечтателен и отвлечен, потому что не удерживается сердцем и не правится волею; воля своенравна и бессерда от того, что не слушает разума и не смотрит на сердце; сердце неудержимо, слепо и блажно, потому что не хочет следовать указаниям разума и не отрезвляется силою воли. Но мало того, что силы сии потеряли взаимную помощь, они приняли некоторое враждебное друг против друга направление, одна отрицает другую, как бы поглощает ее и снедает…». По словам святителя Феофана, «внутренний мир человека-грешника исполнен самоуправства, беспорядка и разрушения».

Православная психотерапия

Душепопечительская, психотерапевтическая деятельность, проводимая православным врачом или психологом, напротив, может быть очень действенной и полезной. Протоиерей Григорий Дьяченко в начале века в одной из своих книг написал строки, которыми можно определить суть православной психотерапии: «Исповедуйте друг другу свои согрешения», – сказал святой апостол Иаков. Что же делаем мы из этой заповеди? Нам говорят, что достаточно исповедоваться Богу через таинство покаяния. Чтобы быть прощенным – да, без сомнения. Но кроме сего вы увидите, что в сущности человека заключается тайная, но настоятельная потребность быть прямо на виду у человека. Свет видит только наружную и поверхностную сторону нашей жизни, сторону, под которой она представляется в благоприятном виде. Но бывают минуты, когда требуется, чтобы открылась действительность, объявилась сущность этой жизни, чтобы по крайней мере один из подобных нам знал все то, что скрывает в нас нужда и искушения. На это нас толкает не откровенность, но глубокая потребность быть понятым, облегченным, утешенным; и разве мы не знаем, сколько благотворного и спасительного в подобных признаниях? Разве мы не знаем, что некоторые искушения, окружающие нас, неопределенные и смутные, теряют свою силу и прелесть от одной только передачи их словами? Разве мы не знаем, сколько может дать нам силы и утешения выслушивающее, понимающее нас благовоспитанное сердце?…

Найдет ли он его у вас, брат мой? Найдет ли он милосердие, готовое выслушать его настолько, чтобы хранить его признание? Найдет ли он то серьезное внимание, которого никто не чуждается и которое одно лишь заслуживает доверия?»