Нервных просят утопиться

Настя быстро вскочила, убежала в другую комнату и вернулась с тетрадным листочком.

– Деревня эта Маловка называется. Вот здеся остановка, тут пройдете немножко… там маленькие домишки, не заблудитесь… вот потом так дорога пойдет… Вы башкой-то не крутите, потом будете плутать!

От Насти Гутя вышла с тяжелым сердцем и с листком в кармане. Сегодня же… нет, сегодня уже поздно, завтра же она познакомится с матерью самого дорогого мужчины. А сегодня надо приготовить красивый наряд, вдруг Сева скрывается именно у матери? Что значит – вдруг? Скорее всего он там и скрывается. Она найдет его, расскажет все, что ей удалось узнать, и потом они вместе продолжат расследование. Рука об руку…

Гутя до дому решила идти пешком. И чем больше она шагала, тем больше вопросов на нее сыпалось. Один самый главный – с чего это молодые женщины в преддверии новой семейной жизни так решительно уходили из жизни? Ну, можно допустить, что одна из них тайно болела, допустим, алкоголизмом (красивая версия), правда, свидетели об этом ни словом не обмолвились, но они могли и не знать. К примеру, имелась такая скрытая форма белой горячки, вот дамочка и… А вторая? Не получается. И к тому же у самоубийц есть привычка писать предсмертные записки. Ни в одном случае их не было. Отсюда вывод – девушкам кто-то помог. Но – кто? Может быть, у Севы есть какая-то тайная поклонница, которая освобождает место для себя? Вон сегодня – Настя, такая милая простушка, а ведь мужика добилась! Опять же, если бы была поклонница, тогда бы Сева знал о ней. Она бы возле него крутилась и лезла в глаза. А если это… завистник? Нет-нет, с завистником тоже как-то… не выплясывается. Севастьяну по большому счету завидовать нечему. Тогда еще вариант – друзья по работе. Кто-то хочет выбить Севу из колеи и занять его место… А какое он место занимает? Ну ничего не известно! И не спросишь. Нет, надо ехать к его матери, расспросить. Лучше бы, если бы и Сева там оказался. Черт, она сегодня совсем не слушала прогноз погоды на завтра! Интересно, в оранжевой кофточке она не замерзнет?

Гутя пришла домой, и первое, что услышала, было заунывное пение.

– «Девчонки полюбили не меня-я-я!» – фальшиво выводил Карп Иванович.

Вообще-то изначально песня задумывалась озорной, ритмичной и шутливой. Однако в устах домашнего исполнителя песня переродилась. Теперь она была нудной, плакучей и жалостной, словно бурлацкий стон. Карп Иванович старался вовсю, но когда вступила Аллочка, в ушах у Гути будто бомба разорвалась.

– «…А я брата два! Замочу едва!!!» – с чувством аккомпанировала Аллочка поварешкой по пустой кастрюле.

Гутя прошла в кухню, и причина веселья разъяснилась – на столе высилась бутылочка коньячка, а на тарелке скорчилась одинокая сосиска.

– О!!! Гутя! – возрадовалась сестрица и долбить по кастрюле прекратила.

– Алла Власовна! Не отвлекаемся! – пьяненько качнул головушкой старичок и снова приготовился выть. Даже уже и губки трубочкой сложил.

Гутя молча убрала бутылку и с обидой глянула на сестру.

– У меня завтра такой серьезный день! – процедила она. – Завтра в деревню Маловку, к матери Севастьяна еду, а ты!..

– Знакомиться, что ли, едешь? – вытаращила хмельные глаза Аллочка. – Карп Иванович! Наливай! Будем м-мою сссетру про… пропивать!

– И совсем не пропивать! – топнула ножкой Гутя. – Я туда не женихаться еду! Я, может быть, найду отгадку! И потом все это дело раскручу!

– Нет, ну тогда… Карп Иванович! Ты спишь, что ли? Наливай!.. – командовала Аллочка, размахивая поварешкой. – Провожать нас будем, мы завтра с Гутей уезжаем!

– Со… всем? – раскрыл склеенные глазки дедушка и прослезился. – Совсем уезжают! Радость-то какая! На старость лет хоть поживу, как человек…

Гутя выходила из себя. Пока она, сбивая ноги, ищет истину у свидетелей, эти двое решили искать ее в вине! И еще, главное, Лось этот… Скажите пожалуйста! Они ему мешают жить по-человечески!

– Мы не совсем уезжаем! – тряхнула она кудрями. – И вообще – здесь нечему радоваться! Нас там ждут опасности…

– Гутенька… – как-то вмиг успокоилась Алла. – Я вот думаю – на кой черт я с тобой поволокусь? У меня и здесь опасностев… Надо Терентия блюсти, как бы не наплел чего лишнего, потом мне еще надо за дедушкой следить, только уедешь, а он сюда девиц натащит. Ты уж сама, ага?

Гутя с обидой вздохнула – ну ни на кого нельзя положиться.

– Ладно, я сама… Сама… И пусть мне будет тяжело, и пусть меня подкарауливают негодяи, пусть… Я бедная одинокая женщина…

Она пылко себя жалела, однако ее уже не слушали. Аллочка тыкала старичка стаканом и уже не понимала, что несла:

– Карп… Иванович! Наливай! Гутю будем провожать… в путь… последний…

Карп Иванович капризничать не стал, вылил себе весь остаток коньяка и выпил залпом.

– А мне? – прищурилась в гневе Аллочка.

Но старичок ее уже не слышал – такая ударная доза его немедленно свалила с ног.

Утром Алла Власовна снова чувствовала себя дурно. Похмелье на здоровье не пошло, к тому же где-то глубоко внутри тихо заговорила совесть.

– Что-то я… как пьяница прямо… – швыркнула носом Аллочка и поплелась в ванную.