Несбывшаяся любовь императора

– Дорогая Элен, ты требуешь от меня невозможного. Что я могу сказать? Нравы в этой среде общеизвестны, так что меня ничем не удивишь. По-моему, главное, чтобы эта девица хорошо развлекала моих подданных – более меня ничто не интересует. А вот касаемо этого позволю себе усомниться. Мне как раз нынче Гедеонов сообщил о ее просьбе возобновить контракт – минул год ее работы в театре! – и увеличить жалованье. Контракт я, конечно, возобновлю, но насчет увеличения жалованья спешить не стану. По-моему, новых успехов эта ваша Асенкова совершенно не достигла.

– О Боже, Николай! – ахнула Елена Павловна. – Неужели вам жалко каких-то несчастных… – И прикусила язычок. Ее деверь был на самом деле если не скуповат, то весьма прижимист. Правда, никого из близких он в расходах не ограничивал, вот разве что к себе был требователен, да еще находила на него страсть порассуждать о транжирах за казенный счет – обычно это случалось перед тем, как он намеревался урезать какую-нибудь статью доходов. Однако намеки на свою экономность император воспринимал болезненно. Вот и сейчас вспылил, и Елена Павловна виновато потупилась, увидев, какой безудержной краской залилось его красивое, всегда бледное лицо. «О Боже, что же я такого сказала?! – подумала она удивленно. – Почему он так рассердился? Кажется, я сильно навредила этой милой актрисе…»

Свою вину Елена Павловна преувеличивала. Она просто подлила масла в огонь. Ей оставалось только надеяться, что император переменит это суровое мнение. И, чтобы сгладить свою оплошность, она подошла к роялю, за которым сидела Александра Федоровна, и похвалила этот новый прелестный вальс.

Императрица и кавалергард посмотрели на нее затуманенными глазами и не сразу ответили. «Наверное, думают только о вальсе», – решила Елена Павловна.

Но она ошибалась.

Императрица думала только о кавалергарде.

Кавалергард думал только об актрисе.

* * *

Никто не знает, когда над ним грянет гром небесный. И никто не догадывается, чем и почему он настолько сильно прогневил небеса, что стрела громовая его поражает – именно его, хотя вроде бы жил он да жил себе, не хуже других и не лучше, еще и побольше грешат, а вот ведь как вышло – они по-прежнему топчут землю и собираются это делать снова и снова, впредь и далее, а он знает, что срок его измерен. Словно чья-то злобная рука взяла да и обрезала, укоротила ту нить жизни, которую спряла для него при рождении заботливая небесная пряха.

И вот так же однажды почуял Николай Дмитриевич Шумилов что-то неладное. Начало давить ему на душу – да нет, не для красного словца, а по-правдашнему, так, что ни вздохнуть, ни охнуть, боль и тоска разом гнетут и терзают. Ну что ж, с тоской житейской и безысходностью Николай Дмитриевич давно свыкся, как говорится, Христос терпел и нам велел, а то, что счастья в жизни нет, всем доподлинно известно. Однако боль, разрывающая сердце, отнимающая силы, лишающая его разума, не унималась.

Не слишком он верил докторам – им, шарлатанам, лишь бы побольше людей в гроб вогнать… однако порой боли становились непереносимы. Старинный приятель и помощник Шумилова, Данила Разбойников, сказал однажды, едва отходивши друга своего и хозяина от мучительного припадка:

– Зря, милый мой, к доктору идти не желаешь. Сейчас, слух прошел, в столице практикует немецкий знаменитый специалист по сердечным болезням. Фамилия его Раух. Лечил он прежде только французских царей-королей, и, говорят, сам государь император наш его весьма жалует. А уж если первый человек в империи сего Рауха высоко ставит и ему свою драгоценную жизнь доверяет, то тебе особо заноситься не следует. Вылечит он твою хворь, вот посмотришь! Он, слышно, лишь только руки на больного возложит, так тому и легчает. Вот какой чудодейный лекарь этот Раух!

– Навроде святого, что ли? – огрызнулся Шумилов и более слушать Данилу Разбойникова не стал, прогнал от себя. Вот еще! Немцы! Да что они знают, что могут? Всем известно: что русскому здорово, то немцу смерть. И наоборот. То-то и оно!

К немецким докторам Николай Дмитриевич относился еще хуже, чем ко всему докторскому сословию. Как многие русские люди, вырос он в убеждении, что этим шарлатанам лишь бы побольше нашего народу перетравить, потому что лютерский бог им за каждого загубленного православного грехи на том свете снимает. Однако упоминание о доверии государя императора к немцу Рауху из памяти его не шло. А потому он, внешне бычась на Разбойникова, потихоньку разузнал, где и почем ведет прием Раух. Выходило, что, кроме государя, принимает он лишь высших сановников империи, ну а цену за прием ломит такую, что, может, только истинным богачам, вроде Шумилова, и можно за визит заплатить да не пойти после этого по миру. К тому же деньги доктор требует вперед платить, а не после визита. Видать, французские цари-короли часто от него сбегали, не заплатив, а может, и русские перед ним успели провиниться, известное дело, наш брат тоже не промах.