Несбывшаяся любовь императора

Варвару Нелидову в чужих глазах извиняло многое, а прежде всего – самозабвенная, почти девическая, страстная и нескрываемая влюбленность в Николая Павловича. Кроме того, она была скромна и деликатна, держала себя почти сурово и тщательно скрывала оказываемую ей милость, а ведь другие женщины обычно откровенно кичились монаршим расположением. Для Варвары Нелидовой любовь к императору была той неодолимой силой, с которой она справиться не смогла. Это было и счастье, и крест ее жизни.

Может быть, поэтому в отношении к ней Александры Федоровны не было никакого зла, никаких придирок, на которые бывают столь горазды оскорбленные женщины. В ее отношении к этой скромной фаворитке отчасти было даже уважение, понимание: ведь, с точки зрения Александрины, не обожать ее мужа было просто невозможно.

Среди любовниц императора, мнимых и действительных, была только одна, которую государыня ненавидела всеми силами души, хотя и проявляла к ней привычную светскую сдержанность и даже радушие. Это была признанная красавица Наталья Николаевна Пушкина, в девичестве Гончарова.

К ее мужу, поэту Александру Пушкину, отношение при дворе и в обществе было неоднозначное. Кто-то принимал его, кто-то нет. Кто-то восхищался, кто-то уничижал. Александра Федоровна сначала относилась к нему с почтением, однако потом стала откровенно предпочитать Лермонтова, которого находила более страстным, интересным и ярким. В отношении же к Пушкину императора Николая Павловича странным образом сочетались терпение, которое может проявлять учитель к способному, но нерадивому ученику, – и острая, ревнивая, тщательно скрываемая ненависть. В любых действиях Николая недоброжелатели пытались углядеть желание непременно уязвить поэта. А разве поэт не оскорблял императора?

Когда 8 сентября 1826 года император вернул его из михайловской ссылки и дал аудиенцию во дворце, то задал вопрос:

– Что сделали бы вы, окажись 14 декабря в Петербурге?

– Стал бы в ряды мятежников, – не без кокетства ответил поэт, совершенно убежденный, что ничем не рискует. Дело прошлое, не для того людей из ссылки возвращают, чтобы карать за несовершенные преступления!

Да, никакого наказания не воспоследовало. Видимо, Николай видел насквозь этого человека, который не прибыл в Петербург 14 декабря лишь потому, что дорогу ему перебежал заяц. Пушкин отнюдь не был трусом, вот уж нет! Он просто был не создан для подвигов – и слава Богу, иначе солнце русской поэзии закатилось бы уже давно.

Пушкин протянул императору руку и пообещал «сделаться другим». Между прочим, он совершенно официально провозглашал, что слова:

Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!

созданы-де не им и ему лишь приписываются, и соглашался с теми, кто утверждал, что такая махина, как Россия, не сможет жить без самодержавия.

Поэт считал себя униженным назначением камер-юнкером, дабы он мог сопровождать на придворные балы Наталью Николаевну, к которой питал слабость император. Но кем же его было назначить? Обер-гофмаршалом, что ли? Служба придворная начиналась с малых чинов…

Ну а Александрина ревновала, конечно, от всей души… Уж больно она хороша была, эта Натали, особенно на фоне своего невзрачного мужа, которого, как и всех малорослых мужчин, неудержимо влекло к очень высоким женщинам. Он даже не замечал, что пара-то получилась карикатурной! А вот рядом с Николаем Павловичем Натали смотрелась великолепно, так же как и с Жоржем Дантесом, этим белокурым красавцем. Приемного сына посланника Геккерена Александра Федоровна тоже страшно ревновала. И дуэль Пушкина с Дантесом стала для нее подлинным потрясением… Очень жаль погибшего поэта, очень жаль, но какое счастье, что красавец Дантес все же остался жив!

В те дни Александрина записала в своем дневнике: «Этот только что угасший Гений, трагический конец Гения, истинного русского, но иногда и сатанинского, как Байрон. Эта молодая женщина возле гроба, как ангел смерти, бледная, как мрамор, обвиняющая себя в этой кровавой кончине, и кто знает, не испытывала ли она рядом с угрызением совести, помимо своей воли, и другое чувство, которое увеличивает ее страдания?..» И тут же добавила: «Бедный Жорж, как он должен был страдать, узнав, что его противник испустил дух!»